Из истории 20 века. СССР и другие страны

ПОГОДА ПРОГНОЗ
ПОГОДЫ		 КАРТЫ
ПОГОДЫ		 АЭРОПОРТЫ ОБЛАКА ПТИЦЫ Библио-
тека		 Полезные
ссылки		 FAQ о погоде ФОТО Метео-
клуб
Главная Карта сайта     КАРТЫ ПОГОДЫ для профессионалов ИНФОРМЕРЫ ПОГОДЫ ПУБЛИЦИСТИКА
Добавить в Избранное Написать нам Автор сайта Лирика
Долгосрочный прогноз Термограф Метеограммы (графики погоды)  

Полезные ссылки:
Метеоцентр.Азия - наш сайт с высокодетализированными прогнозами погоды по пунктам Pоссии и мира
Облегчённая версия Метеоклуба (для смартфонов)

Из истории 20 века. СССР и другие страны

 - Начало - Ответить - Статистика - Pегистрация - Поиск -

МЕТЕОКЛУБ : независимое сообщество любителей метеорологии (Европа и Азия) : ФОРУМ О ПОГОДЕ И ПРИРОДЕ / Путешествия, география, история / Из истории 20 века. СССР и другие страны
<< . 1 . 2 .
Автор Сообщение
CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 12 Янв 2025 13:36 - Поправил: CorvusCorax


У старого Юймыня есть молодой тезка — новый Юймынь. Это расположенный высоко в горах новый город нефтяников — важная промышленная база Северо-запада. Но в старый Юймынь уже передано сообщение о нашем выезде и, если мы не прибудем до ночи, то создадим повод для большого беспокойства. Поэтому, остановившись на развилке дорог, мы ждем, пока Чин Джен на «Кулане» съездит в город, побывает в Народном комитете и вернется. Пока что мы тщательно расспрашиваем дорожного мастера в его домике о дороге в горы и пытаемся проложить ее трассу на карте, которая, несмотря на свою «молодость», настолько уже устарела, что даже не указывает места, где стоит сам новый Юймынь. Кутаясь в вязаный шарф, старик мастер объясняет: по большой дороге надо ехать напрямик до развалин старого храма, потом свернуть по ущелью направо. Надо ехать именно туда, где стоит доска с надписью «дороги нет». Проехав ущелье, надо найти полотно железной дороги, пересечь его и искать другое ущелье, ведущее прямо в горы. Но надо быть внимательным — там есть еще одна малонаезженная хорошая дорога, проложенная вверх по течению горной реки. По этой дороге ехать как раз не нужно — она заведет в тупик. Надо выбирать дорогу похуже, разбитую грузовиками, и по ней подниматься вверх на склон горы. Если по дороге встретятся поломанные грузовики, то, значит, вы идете правильно. Выше в горах вы найдете город.

Поблагодарив за сведения, выступаем. Солнце уже начинает катиться вниз, и надо поторапливаться. О том, что мы на правильном пути, сигнализируют моторы, которые «чувствуют» крутой подъем. Как мы ни торопимся, все же темнота неожиданно быстро накрывает нас. Но наслеженная шинами грузовиков проселочная дорога, изрядно разбитая, хорошо видна.

При свете фар ныряем в глубокое ущелье, потом взбираемся на холм, огибаем его и выходим на широкий простор горного склона, одетого покрывалом огоньков. Они амфитеатром взбираются в горы, тянутся цепочками вдоль дорог, собираются в кучи. Они искрятся в чистом морозном воздухе, но как будто и не собираются приближаться, хотя мы изо всех сил спешим к ним навстречу. Это новый Юймынь, раскинувшийся на высоте в две с половиной тысячи метров над уровнем моря. Но вот мы все же преодолеваем дорогу, по сторонам начинают появляться силуэты каких-то зданий, сараев, столбы заборов, появляются первые электрические фонари, и мы в городе.

Запоздавшие пешеходы указывают нам путь, и после плутаний по темным улицам мы наконец останавливаемся у высокого серого здания, над входом в которое изображен белый голубь с зеленой веткой в клюве. Это Юймыньская гостиница, в которой живут работающие на нефтепромыслах иностранные специалисты.

И вот в глубине Центральной Азии, в городе, который далее не указан на картах, на огромной высоте в горах под ледниками, мы смываем болотную пыль в первоклассной современной гостинице, в доме с центральным отоплением, горячей водой и отлично обставленными комнатами.

Скачок кажется невероятным. Несколько минут назад мы еще были в пустыне, а сейчас — в современном городском здании.

Утро приносит нам немало других удивительных открытий. Отсыпаясь после дороги, мы позволяем себе проснуться позднее, чем обычно. Город уже полон праздничного оживления — мы приехали как раз под выходной день. Солнце вышло из-за гор, и с плоской крыши гостиницы видны с трех сторон окружающие город хребты, сверкающие ослепительными ледяными шапками острых, похожих на сахарные головы вершин.

Справа, в глубоком ущелье, в тени высокого обрыва, виднеются какие-то домики. Это остатки древнего буддийского храма.

Когда-то здесь было найдено золото, и памятью о нем сохранились черные норы в обрыве — пещеры, вырытые золотоискателями для жилья.

На левом берегу ущелья раскинулся большой современный город, с широкими, обсаженными пирамидальными тополями улицами, каменными домами, толпами пешеходов, велосипедистами и вереницами автомобилей. Десятки высоких труб извергают клубы дыма — это работают не знающие выходных дней нефтеперегонные заводы. Серебрятся алюминиевые баки — вместилища для собранного горючего. А над всем этим возвышаются ослепительно сверкающие горы, утыканные, как подушка для булавок, ажурными башенками буровых, насосных и нагнетательных вышек. Они выстроились многоярусным амфитеатром, образуя как бы кольца, соединенные вырубленными в скалах извивающимися зигзагами дорогами, по которым катятся кажущиеся игрушечными грузовые автомобили. Облачка белого пара вырываются из каких-то проложенных по горам труб и плывут медленно, тая в чистом горном воздухе.

Разработки нефти, открытой здесь уже давно, только сейчас приняли большой промышленный характер. Раньше ее добывали в глубине ущелья кустарными способами. Теперь промысла организованы по последнему слову техники.

Нефть добывается здесь сложным способом. В пробуренные глубокие скважины подаются под давлением вода и воздух, и с их помощью нефть поднимается наверх. Часть нефти обрабатывается здесь же, в Юймыне, где вместе с китайскими специалистами работают и советские, и румынские, и чехословацкие.

Наша гостиница стоит на главной площади города. С веранды видны расположенные рядом два квадрата. Один из них желто-красный, и по нему, сталкиваясь и разбегаясь, носятся фигурки людей в белых фуфайках. Другой квадрат — бело-голубой, и по нему плавно кружатся фигуры в красном. Первый квадрат — баскетбольная площадка, второй — каток.

Сегодня ветра нет и на солнце очень тепло. Климат здесь удивительный, как в Швейцарии: в тени — мороз, на солнце — жара, воздух прозрачен и чист.

Добытая в Юймыне нефть из высоких баков по бесчисленным трубопроводам передается в насосную стан

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 12 Янв 2025 13:39


Чем дальше двигаемся мы по Хэсийскому коридору, тем теснее примыкают друг к другу оазисы, тем чаще встречаются по пути селения и древние города. Дороги превратились в длинные аллеи, и все чаще встречаются запряженные цугом лошади, мулы и коровы, доставляющие в повозках удобрения на поля.

Суровая природа сухой высокогорной Центральной Азии, остающейся позади, заметно меняется. На полях лежит снег, который раньше мы видели лишь высоко в горах, все больше становится на полях людей, работающих на земле, очищающих старые и прокладывающих новые оросительные каналы. Сотни людей с плетеными корзинами, повешенными на деревянные коромысла, переносят и укладывают землю в высокие дамбы, предохраняющие поля от наводнения.

Остановки мы наметили только в двух местах — в городах Чжанъе и Увэе, чтобы поскорее попасть в Ланьчжоу. Мы приезжали в них поздно вечером, в темноте, и выезжали с рассветом.

Вот и перевал!..

Суровые, покрытые снегами острые контуры каменистых гор остаются позади.

Начинается спуск в долину реки Чжуанланхэ, притока Желтой реки — Хуанхэ.

Центральная Азия, прощай!

В воздух взлетают красные ракеты, и наши машины, выключив моторы, начинают своим ходом катиться под крутой уклон, вниз по пыльной дороге.


Царство камня, льда и колючего песка осталось позади. Мы в царстве мягкого желтого лёсса. Ветры высокогорных центрально-азиатских пустынь, вздымая в воздух мельчайшие частицы пыли, несут их через весь материк и откладывают здесь, покрывая материнские породы почвы толстым слоем тончайшей желтой пудры. Она легко размывается водой, и склоны гор, покрытые ею, изрезаны глубокими ущельями и оврагами. Собирая воды многих притоков, Чжуанланхэ, вдоль которой тянется наша дорога, становится все многоводнее, раздвигает шире ущелье, превращенное трудолюбивыми руками крестьян в бесчисленные ступени террасовых полей, взбирающихся от воды вверх, почти до вершин пологих гор.

Здесь возможно только поливное земледелие, и воду на террасы подают огромные водоподъемные колеса, стоящие одно за другим на берегах реки.

Колеса эти, сделанные без единого гвоздя, без кусочка металла, — древние крестьянские изобретения. Их вращает вода, как вращает она мельничные колеса. Поворачиваясь, колеса зачерпывают воду прикрепленными к ним бочонками, поднимают ее вверх, на высоту до тринадцати метров, и выливают в деревянные желоба, проводящие ее по арыкам на поля.

Сверху, с дороги, колеса кажутся маленькими, но когда около них становится человек, то похоже, что это полевая мышь поднялась на задние лапки рядом с колесом велосипеда.

Часть полей засыпана галькой, которую крестьяне собирают на берегу. Это особый способ сохранения влаги на полях — «гальцевание», по-здешнему «шатянь». Камень, оказывается, предохраняет почву от быстрого высыхания, а посевы — от холода и выдувания.

Но там, где есть электроэнергия, поливные колеса начинают уступать насосным станциям. Электричество может качать воду круглый год, не останавливаясь на зиму, как деревянные колеса. О том, что электроэнергия здесь есть, говорят высоковольтные провода, переброшенные через реку у Юндэна — промышленного города на пути к Ланьчжоу.

У Синьчэна Чжуанланхэ впадает в Хуанхэ, только что принявшую воды другого своего важного притока — Сининхэ. Хуанхэ — могучая река. Она выходит из узкого ущелья и течет по широкой долине, по берегам которой раскинулся крупнейший город Северо-Запада — Ланьчжоу.

Врезавшаяся в крутой склон горы дорога пробирается по левому берегу реки, перекидывается через глубокие овраги и промоины, спускается к самой воде и снова взбирается вверх. Поблескивая на солнце, по реке плывут льдины. Река еще станет не скоро, но наверху она каждую ночь замерзает. Днем уровень воды повышается, и она, взломав лед, уносит его вниз. Небольшие льдины, напирая друг на друга, быстро скользят мимо желтых берегов. Их поэтично зовут «лючжу» — «плывущие жемчужины». Они слегка припорошены лёссовой пудрой и действительно похожи на блестящие матовым блеском жемчуга.

Вдали среди льдов появляются, приближаясь, две черные точки. Это связанные из палок утлые плоты, держащиеся на надутых бараньих шкурах — бурдюках. На каждом поместилось по два человека и еще груз. Они больше отталкиваются от льдин, лавируя между ними, чем гребут своими короткими веслами. Но торопиться не к чему, река сама быстро тащит плоты вниз по течению. Река здесь на большом протяжении мелка и порожиста — никаких других способов сообщения по ней, кроме этих плотов, нет. Но говорят, что на них можно благополучно за месяц по реке и каналам добраться до самого Пекина.

Воды Хуанхэ несут много плодородного ила. Это капризная, опасная и одна из самых длинных рек Китая. Она тянется почти на пять тысяч километров. Хуанхэ славится своими буйными наводнениями и способностью самой себе закрывать русло, что ведет к катастрофам. Недаром китайцы зовут ее и «рекой-кормилицей», и «горем Китая».

Сейчас в Китае начаты великие работы по обузданию Хуанхэ.

Выше Ланьчжоу, в ущелье Люцзяся, строится одна плотина, ниже среднее течение реки в районе ущелья Трех ворот. — Саньмынься — уже перекрыто грандиозной плотиной. Скоро всю неуемную силу река отдаст народу, помогая ему орошать поля, добывать электроэнергию, водить пароходы.



CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 12 Янв 2025 13:40


Название свое Ланьчжоу получил от цветка ланьхуа, расцветающего весной на склонах подступающих к городу желтых, покрытых лёссом гор. Горы подступают к самому городу. Они изрезаны глубокими морщинами, промоинами и оврагами. Повсюду на их вершинах стоят сторожевые башни и древние храмы, к ним проложены головоломные крутые тропинки.

Город раскинулся на высоте в полторы тысячи метров по берегу Хуанхэ, образующей здесь широкую долину, со всех сторон окруженную горами. Лёссовая пыль и дым всегда окутывают котловину долины своей тонкой вуалью, смягчающей резкие солнечные тени и тушующей дали.

С вершины горы Байташань, от подножия древней башни как на ладони раскинулся на правом берегу реки старый город с его крепостными, во многих местах уже пробитыми стенами. Здесь торговая часть столицы Северо-запада.

Старый город — самая малая часть большого Ланьчжоу, растянувшегося прямыми широкими улицами, бесчисленными железнодорожными путями на шестьдесят километров вдоль всей долины. Еще так недавно большинство жителей города не имело никакого представления о паровозе. В Ланьчжоу можно было попасть только пешком, гужевым транспортом или на автомобиле. Сейчас это важный железнодорожный узел Северо-Западного Китая. Пути из него ведут в Нанкин и к океану, в Шанхай, через Баотоу в Пекин и через Сядун в Синьцзян. Скоро отсюда в вагоне прямого сообщения можно будет запросто попасть и в Тибет, и в Алма-Ату, и в Москву.

Когда-то Жюль Верн в своем романе «Клодиус Бомбарнак», основываясь на данных путешественников девятнадцатого века, описывал Ланьчжоу грязным заштатным, провинциальным городом, главной достопримечательностью которого является дворец губернатора с клетками, вывешенными на высоких столбах у ворот. В этих клетках были головы казненных.

Сейчас Ланьчжоу поражает своими широкими улицами, многоэтажными современными домами, огромными промышленными предприятиями. И все это построено буквально за несколько последних лет, о чем свидетельствуют даты на фронтонах зданий: 1956, 1957...

Один нефтяной комбинат с его электростанциями, лабиринтом башен, баков, насосов занимает огромную площадь, которую и за день не обойти. С ним конкурируют механический и химический заводы, фабрика электроприборов и другие фабрики и заводы.

Многоэтажные городские гостиницы, великолепно оборудованные, универмаги с большими зеркальными витринами, кварталы обширных зданий высших учебных заведений и государственных учреждений стоят бок о бок с деревянными колоннадами старинных храмов, искусно реставрированных, и сами иногда выдержаны в старом китайском стиле — над их башенными кубами высятся традиционные высокие черепичные крыши с загнутыми углами. Однако по углам крыш взамен фигурок мифологических драконов, назначением которых было предохранять дома от злых демонов, теперь высятся керамические скульптуры голубей мира. В городе три четверти миллиона жителей. Как в Карамай и Юймынь, сюда едет молодежь из разных городов Китая, едут переселенцы с густонаселенного Востока. Сюда перебираются целые предприятия и учреждения. Так, например, недавно из Шанхая в Ланьчжоу переселился универмаг. Он переехал со своими заведующими, продавцами, товарами и даже кошками. Не переехали только мыши. К этому времени, как одно из «четырех зол», они были в Шанхае уже истреблены.

Повсюду на улицах и стенах домов, а иногда даже на протянутых между деревьями веревках, вывешены бесчисленные плакаты. Это чаще всего листы белой бумаги, а иногда просто старые газеты, на которых черной тушью написаны крупными иероглифами какие-то высказывания. Иногда вместе с надписями попадаются и рисунки — карикатуры. Это листки «дацзыбао» — особый новый вид стенных газет, критикующих недостатки и вносящих рационализаторские предложения. Сейчас в Ланьчжоу, как и во всем Китае, развернулась борьба за улучшение стиля работы, и бесчисленные «дацзыбао» свидетельствуют об этом. Каждый, кто узнает о недостатках, о случаях плохой работы, о служащих-бюрократах, о плохих поступках, сейчас же пишет свое «мнение» на листе бумаги и сам же вывешивает его на стену. Так как стен уже не хватает, то перед учреждениями поставлены в несколько рядов длинные вереницы щитов, и все они заклеены сверху донизу. Особый штат, состоящий из общественников, собирает все «мнения» и в короткий срок расследует их, вывешивая свои разъяснения. С ними иногда не соглашаются и вывешивают возражения.

Прошу Юй Ю-миня перевести мне несколько «дацзыбао», развешенных около здания железной дороги. О чем только здесь не говорится! Стрелочник Чун Хуа-пин критикует смазчика Ван Ю-линя за то, что за ним всегда следуют капли зря пролитого масла. Домашняя хозяйка Чи-ю считает, что поезда убираются плохо. Служащий Гао Синь-дун предлагает по-новому вести учет тары, освобождающейся после доставки в город овощей и фруктов. Группа работниц универмага считает недопустимым поступок одного из продавцов, купившего себе велосипед и обернувшего его раму, чтобы она не поцарапалась, магазинной оберткой, которая ему не принадлежит и назначена совсем не для этого.

Среди вывешенных «дацзыбао» много таких, которые предлагают новые приемы работы, смело, открыто критикуют недостатки.

— А если кто-нибудь напишет неправду? — спросил я Юй-Ю-миня.

— Неправду? — Юй Ю-минь удивился. — Зачем же писать неправду? Писать можно только правду.

— Ну, а если я «хуайжэнь» — плохой человек? Если я нарочно напишу неправду? Так ведь может быть?

— Так не может быть, — уверенно заявил мой собеседник. Потом подумал и добавил: — А если найдется такой плохой человек, то все, кто знает, что он написал, сейчас же напишут против него...

И я понял, ч

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 12 Янв 2025 13:43


И я понял, что обмануть людей, пишущих от всей души свои мнения, невозможно...

Ланьчжоу — город удивительных контрастов. Здесь можно увидеть, как из автобусов у зеркальных широких гостиничных дверей вылезают бронзовые тибетские ламы, увешанные огромными амулетами. На них широкие малиновые одеяния, наброшенные так, что правая рука всегда остается обнаженной, несмотря на ветер и мороз.

Ланьчжоу — конечный пункт нашего автомобильного пробега, но мы спустим поднятые в Алма-Ате флаги только тогда, когда закончим последнее путешествие по Ланьчжоу и его пригородам. Кроме того, мы побываем в ущелье Люцзяся, где начаты работы по постройке гидроэлектростанции и где в горах скоро возникнет огромное озеро.

Как и везде, мы отбираем для съемок наиболее характерное и интересное и мучаемся, что можем так мало включить в картину.

Один из наших объектов парк «Уцюаньшань» — «Гора пяти источников». Мы идем по дорожке, выстеленной звонко цокающими под ногами каменными плитами, к ярко расписанным старинным храмам, соединенным друг с другом лестницами и резными крытыми коридорами на высоких красных сваях.

Соседняя гора Гаоланьшань украшена великолепными новыми зданиями, сверкающими на солнце своими высокими, крытыми глазурованными черепицами, цветными крышами. Это не древние храмы, а высшее учебное заведение — «Институт национальных меньшинств».

Сейчас в институте обучаются две тысячи студентов, представителей семнадцати национальностей. Тут и тибетцы, и монголы, и дунгане, и уйгуры... Все они, через несколько лет вернувшись на родину, станут учителями, переводчиками, судьями, врачами, железнодорожниками. Они живут в интернатах при институте своими землячествами, питаются в особых столовых — отдельных для мусульман, не употребляющих к столу свинины.

Узнав, что мы приехали снимать их институт, студенты быстро разбежались по общежитиям и вернулись переодетыми в парадные национальные костюмы.

На площади перед главным зданием собрались юноши и девушки в шелках, в бархате, в накинутых на плечи пятнистых шкурах леопардов, затянутые широкими серебряными поясами, в высоких меховых шапках, в остроконечных, увитых лентами колпаках. Верные себе ханьцы выделялись из этой пестрой толпы своими деловитыми, скромными пиджаками, строгими тужурками и синими вездесущими ватниками.

Из института мы едем на берег реки, в старинный, тысячелетней давности, буддийский храм. В нем Народный комитет устроил большую выставку местных товаров. На стендах выставлены электроприборы, консервы, керамика, краски, ткани, цемент, конфеты.

Недавно почти все эти изделия привозились сюда издалека.

Нас уже хорошо знают в городе, и приглашения побывать в гостях сыплются со всех сторон. Вот и сейчас, оставив автомобили в узком переулке старого города, мы, проталкиваясь сквозь толпу, заполнившую улицу в выходной день, направляемся в первый Ланьчжоуский рабочий клуб.

Оркестр играет мелодичный нежный вальс, под который чинно и целомудренно крутятся пары — юноши и девушки в пестрых шарфиках и цветных праздничных ватниках. Мы еще не успеваем закончить съемку в рабочем клубе, как приезжает главный архитектор города. Он везет нас на окружающие город лёссовые террасы, чтобы мы своими глазами увидели, как жители Ланьчжоу озеленяют свой город и окрестные горы.

Только сумерки оказываются способными остановить поток тех мест в городе, которые мы должны «обязательно посмотреть и, конечно, заснять в фильме».

Летят дни, и старый год приходит к концу. К концу идет и наша экспедиционная работа. Нам остается закончить городские ланьчжоуские съемки и отправить машины прямым путем в Пекин, чтобы там заснять последние кадры картины.



CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 12 Янв 2025 13:48 - Поправил: CorvusCorax


А через несколько часов шанхайский экспресс уже везет нас по лёссовому плато, пронизывает двести тридцать тоннелей, перемахивает через множество мостов, мчит по берегам рек и полям, по просторам Великой равнины на берег Тихого океана, в Шанхай, куда нас пригласила китайская киностудия.

Мы возвращаемся дружным коллективом, и сейчас трудно вспоминать, что нам мешало в работе, чего недоставало, с кем приходилось спорить.

Почти два десятка таких разных людей — разных по возрасту, по национальности, по привычкам, по образованию и воспитанию, — и так трудно рассказать о каждом, хотя каждый был и остался самим собой. Может быть, это потому, что все были за одного и один был за всех? Может быть, это потому, что задачу выполнял один коллектив?

А действительно, было ведь так, что мы уставали и валились вечером, погружаясь в сон раньше, чем голова коснется подушки; было ведь так, что люди простуживались и сбивали горячечную температуру в 40 градусов лошадиными дозами безотказно действующих порошков и пилюль. Было ведь, что люди обжигались на солнце, и из носу текла кровь, и в голове звенело. Но все это сейчас позади, как будто наше путешествие было самой обычной деловой поездкой.

Поезд мчит нас в Шанхай. За окном мелькают новые ландшафты, такие непохожие на виды пройденной нами Центральной Азии.

На сердце радостно — работа успешно закончена. Но вместе с этим чувством где-то внутри гнездится знакомое каждому, кто много путешествует, чуть грустное ощущение расставания, расставания с местом, которое стало родным, но которое, вероятно, никогда в жизни уже больше не увидишь.

Прощай, бескрайний Сибэй... Прощай, суровая Центральная Азия, прощайте, дороги и тропы Великого Шелкового пути!


Ну, вот и все. Наша экспедиция закончена. Задание выполнено, план намеченных работ полностью осуществлен.

11 сентября 1957 года, подняв в Алма-Ате флаги нашего пробега, мы выступили в путь на Восток.

11 января 1958 года после четырехмесячного путешествия мы спустили их в Ланьчжоу.

Советско-китайская киноэкспедиция впервые совершила сквозной автомобильный пробег по всей трассе маршрута от Алма-Аты до Ланьчжоу.

Мы прошли по Центральной Азии 12 000 километров пути и засняли 20 000 метров пленки.

Через Шанхай и Пекин мы вернулись в Москву. Здесь вместе с китайскими друзьями мы смонтировали из заснятого материала большой фильм, озвучили его, используя записи, привезенные из Китая, и выпустили одновременно на русском и китайском языках.

Каждый, кому интересно своими глазами увидеть далекие просторы Центральной Азии, может теперь как бы принять участие в нашей экспедиции, совершив вместе с нами кинопутешествие на экране.

Путевые дневники, кадры из фильма и походные магнитофонные записи помогли написать эту книжку — знак доброй памяти об увлекательном путешествии по гостеприимной китайской земле.

В то время, когда автор торопливо дописывал страницы своей рукописи, готовясь к новой экспедиции, телеграф приносил из Китая все новые и новые вести об успешном строительстве «Ланьсиня» — трансазиатской железнодорожной магистрали Алма-Ата — Ланьчжоу.

Кто знает, может быть, книжка выйдет как раз к тому времени, когда поезда новой дороги двинутся в свои первые сквозные рейсы, когда «Дорога вечной дружбы народов СССР и КНР» будет уже открыта.

Немало людей, просмотревших наш фильм и прочитавших книжку, стоя у окон нового экспресса, мчащегося по просторам великих пустынь через поля и сады древних оазисов, мимо городов Ганьсу и Синьцзян, будут узнавать места, знакомые им по кадрам фильма и иллюстрациям книги, по рассказам и описаниям автора.

Путешествуя на автомобилях по Центральной Азии, мы так часто вспоминали оказавшего нам неоценимую помощь в экспедиции замечательного ученого Владимира Афанасьевича Обручева. Его книга «В дебрях Центральной Азии» не только была для нас путеводителем, но и позволяла сравнивать то, что он описывал, с тем, что открывалось перед нашими глазами сейчас.

Шихэцзы и Карамай, Урумчи и Турфан, Сядун и Юймынь, Дуньхуан и Ланьчжоу — новые и древние города Народного Китая поражали нас своими достижениями, особенно величественными по сравнению с тем, о чем мы читали в старых описаниях.

Нет сомнений, что так же будет чувствовать себя и человек, который отправится в путешествие по новой трансазиатской магистрали. Он будет сравнивать описанное в книжке с тем, что видит. И его сердце будет биться так же радостно, как бились наши сердца, когда перед нами открывались картины удивительных преобразований, совершаемых китайским народом под небом древних пустынь.



Москва — Алма-Ата — Урумчи — Ланьчжоу. 1957 г.



CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 12 Янв 2025 13:48




CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 11 Фев 2025 16:49


Наковник Н.И. Охотники за камнями. Издательство «Недра», Ленинградское отделение, Ленинград, 1966 г.

Это была одна из первых геологических экспедиций, направленных молодой советской властью в Центральный Казахстан — «Киргизскую степь», как тогда говорили, где до революции и еще при Колчаке действовали горные предприятия английских концессионеров, выросшие на богатых рудах, дешевом местном топливе и труде казахской бедноты.

Я попал в нее благодаря счастливому стечению обстоятельств, потому что в начале нэпа трудно было получить работу; к тому же я был студентом Географического института (Географический институт возник на базе дореволюционных Высших женских географических курсов, просуществовал до 1926 г. и был преобразован в географический факультет Ленинградского университета), а не геологического вуза, заканчивал первый курс и только лишь прошел основы географии, геодезии и общей геологии, да сдал практикум по глазомерной съемке.

Начальника экспедиции, когда я пришел наниматься на работу, подкупили не столько мои успехи в географических науках, сколько моя выправка и автобиография, в которой значилось, что я служил радистом в кавалерийской рации. Узнав, что я на практике знаком с уходом за лошадьми, начальник — молодой флегматичный инженер-геолог — предложил мне должность рабочего при конях, намекнув, что, поскольку я географ, постольку буду и топографом, и фотографом, и коллектором, и «вообще всем тем, чего потребуют интересы экспедиции».

— Придется поручить вам, — добавил он, — и самостоятельные маршруты и обязанности доверенного лица в мое отсутствие по делам разведки. Предстоит огромная работа, а средств на нее отпустили так мало, что я не могу оплачивать коллектора. Это продолжение моих геологических исследований на юге Киргизской складчатой страны, не законченных в 1921 г. из-за басмачества в верховьях Сарысу.

Несмотря на предложенные мне по должности рабочего 30 рублей в месяц, я вышел от инженера с большим подъемом, потому что 30 рублей — не 6 рублей студенческой стипендии, а главное — экспедиция в неизведанные земли, о которых я мечтал в детстве и которые представлял то девственными прериями Майн-Рида, то дикими пустынями Свен-Гедина. Орлы, тарантулы, мустанги, руины мертвых городов в песках, заброшенные серебряные копи, золотые жилы и, наконец, чем черт не шутит, — стычки с басмачами! Так рисовалась мне Киргизская степь за параллелью законсервированного Успенского рудника, ограничивавшей с севера район исследований, порученный Геологическим комитетом моему начальнику, — район, переходивший к югу в полупустыню Северо-Западного Прибалхашья, за которой простиралась Голодная степь — пустыня Бед-Пак-Дала.

https://www.geolmarshrut.ru/antologiya/?ELEMENT_ID =1849

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 11 Фев 2025 16:50


Годы НЭПа, восточный Казахстан

12 июня

Вот я и в Семипалатинске — впервые в настоящей Азии! За рекой Киргизская степь и на горизонте синие вершины далеких гор.

Остановился над Иртышом у мещанина-огородника, который, приняв меня за представителя центральной военной власти, стал жаловаться на прижимки со стороны «националов», как он называл казахов — хозяев края.

Город похож на огромную сибирскую деревню с той лишь разницей, что на улице скорее встретишь козу и верблюда, нежели корову и свинью. Широкие немощеные улицы, обставленные саманными и деревянными домами, редкие прохожие, казахи в малахаях, песок, в котором вязнут ноги, и пыль, пыль и пыль...

Проходя через базар, увидел «шалманы» («Шалман» — распространенное во время нэпа название кабаков и пивных низшего разряда) с кумысом и, так как было очень жарко, зашел попробовать напиток, о котором шла такая слава.

Когда юркий купец-татарин подал мне расписную фарфоровую чашку (кисе по-местному) объемом больше полулитра, я было запротестовал, что это очень много. — Это же совершеннейший пустяк! — возразил с обворожительной улыбкой купец-татарин. — Сразу видно, что товарищ командир из центра! Полюбуйтесь-ка на этих почтенных молодцов!

Я оглянулся и увидел на полу за низким круглым столиком четырех стариков-казахов в огромных малахаях, начинавших новую бутыль; три порожних четверти стояли рядом.

Я приободрился и, хотя принялся за кумыс с брезгливой осторожностью, все же выпил кисе до дна, правда, с передышками. Напиток оказался холодным, приятным, кислым и чуть хмельным. Мне стало сразу веселее.

В «шалмане» было вообще нескучно. За другим столиком налево расположилась еще четверка не то татар, не то казахов в европейском платье. На полу стояли порожние бутыли, а на столе красовалась деревянная золотистая лакированная миска обглоданных костей. В стороне, откинувшись к прилавку, сидел на корточках старик и, закрыв глаза от наслажденья, вытягивал высоким голосом восточную мелодию, дергая за струны домбры.

На стенке, против входа, висел портрет Ленина на середине большого пестрого ковра.

Мозолили глаза два белых плаката. На одном стояла надпись, выведенная кривыми буквами: «кредета нет», подкрепленная тремя восклицательными знаками, а на другом — надпись по-казахски, но без восклицаний.

Потом я убедился, что такие плакаты украшали все «шалманы», куда я заходил, и к удивлению заметил, что почти везде купцы отпускали «в кредет», но, по-видимому, надежным кредиторам, так что надпись вывешивалась скорее для пущей важности, в качестве патента на солидность предприятия.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 11 Фев 2025 16:51 - Поправил: CorvusCorax


...


Начальник проскользнул вперед и, сидя на берегу в стороне от потока подвод, верховых и пеших, стремившихся с парома на дорогу, лущил семечки и поглядывал на нас, иронически качая головой.

Едва ли не последними съехали и мы. Стали подниматься по откосу. Первой двинулась подвода Джуматая, которую облюбовал себе начальник, погрузив в лозовый короб самый деликатный груз: палатки, чемоданы, печеный хлеб, ящик с гастрономией. Я потянулся следом. На мой ходок положили самый тяжелый и по сочетанию предметов самый неудобный груз: муку, овес, мешок сушеной воблы, бидон с бараньим салом, лагушку дегтя, казан для баурсаков (Баурсаки — вареные в бараньем сале пшеничные галушки), проволоку, горный инструмент, палаточные колья. Все это, перевязанное наспех, звенело, бренчало, грохотало, пугая моих «мустангов». Они то кидались в сторону, то становились. Требовался кнут. Я стал шарить на возу, заглянул под ходок, осмотрел дорогу — нет кнута!

— Стегните их, как следует! — послышался нетерпеливый окрик инженера.

— Чем стегать?! Кнут украли!

Начальник рассердился и в первый раз наговорил мне обидных комплиментов, припомнив и пробитый кузов. Обиднее всего было то, что Джуматай подал мне подобранную с дороги уродливую хворостину, растянув при этом свое широкое прыщеватое лицо не то в сочувственную, не то в насмешливую улыбку.

Поднявшись на дорогу, мы увидели перед собой море луж и грязи недавнего разлива, развернувшееся на добрый десяток верст. Нечего было и думать садиться на возы. Потащились около телег, хлюпая по жиже. Сухая хворостина скоро обломалась, и я вырезал из придорожного куста свежую, большую, но, когда пробирался к тальнику, набрал воды в ботинки..

На 12-й версте, уже перед самым выездом из разлива, воз Джуматая странно замер на ровном месте, покосившись набок. Начальник с Джуматаем засуетились у задка кузова: первый размахивал руками, а второй приседал на корточки и ковырялся под телегой. Когда я подтянулся к ним, начальник кипятился, а Джуматай водил черным от дегтя пальцем по свежему разлому лопнувшей оси и качал головой, прищелкивая языком.

— Ось сломалась? — участливо спросил я, присев у кузова.

— Ломался!.. — вздохнул Джуматай. — Совсем ломался! — и понес скороговоркой: — Дорога тижыло, телега тижыло, ось диривьянный... Совсем джаман! Железный надо! Зачим купил диривьянный?

— Не твое дело, — буркнул начальник. — Какая есть, на такой и езжай, а не ломай. Что теперь делать?!

— Мастер надо, поселка айда! — махнул Джуматай на низенькие хаты далекого поселка, видневшиеся из-за кустов.

Выпрягли лошадей и отпустили на траву. Джуматай остался караулить, а мы отправились в поселок.

За ось в поселке заломили такую цену, что начальник крякнул. Проезжие инженеры! Редкий случай!

Через три часа ось была готова. Я взвалил ее на плечи, и мы потопали назад.

— Слава богу! — облегченно вздохнул начальник, когда покинули поселок. — Дешево отделались!.. Придем, напьемся чаю и покатим так, что пыль закрутится!

Пришли... Возы на месте, над тлеющим костром горячий чайник, а коней и Джуматая нет. Глянули на степь, поднимавшуюся на горизонте низкими увалами, и вот картинка! По ярко-зеленому полю молодой пшеницы мечется пятерка лошадей, за которой гоняются две фигурки конников. Начальник схватился за бинокль и ахнул: — Это же наши кони! Крестьяне гонят их в поселок!

Вскоре, звеня и лязгая путами, подскакала наша бойкая пятерка, а следом пара верховых.

— Что же это такое господа-товарищи! Как же это получается! Где же видано коней пускать в пшеницу! — кричали разъяренные поселяне. — Сколько хлеба потравили!.. Страсть! Хлеб вить трудовой! Жалованья нам не платят!

Кричали поселяне, кричал начальник, кричал красный мокрый Джуматай, который приплелся следом.

— Это все Игреня! — оправдывался Джуматай. — Мы телега караулим, лошадь караулим, шай варим... Смотрим, нет лошадь! Куда пошел, язви его! Смотрим, Игреня пшеницам ходит, пирод ходит! А все конь задом ходит! Ай шшай-тан, паршивый шорт!

Потом Джуматай признался мне, что он «мало-мало» спал под телегой, а когда заметил лошадей в пшенице, было уже поздно — из поселка мчались верховые.

Поселяне расходились: требовали уплаты 25 рублей, грозили понятыми, задержкой лошадей, судом.

Время шло... Начальник не давал 25 рублей — да и за что давать!.. — грозил жаловаться на самоуправство, на задержку важной экспедиции, показывал мандат.

Меня вдруг осенило...

— Знаете, что землячки? Давайте сперва чайку попьем! Потому, как вы умаялись, гоняючись за конями, да и мы с утра ничего не ели, а тут еще на вашей же дороге ... гляньте, — указал я на осевший воз, — несчастье получилось. Десятку уплатили вашему Семену — за что? Давайте слазьте!.. Чай у нас первый сорт — кирпичный, опять же калачи, сахар, масло... Живее Джуматай!..

Сначала земляки упирались, но заметив на возу красногвардейскую шинель и дуло карабина, выглядывавшее из-под сиденья, стали мяться, а когда Джуматай, разостлав брезент, поставил чайник, насыпал сахару и положил три свежих румяных калача, слезли с коней. Трудно было устоять против сахара и чая, самого дефицитного теперь товара во всей республике.

За чаем земляки отмякли; оказались в самом деле земляками — выходцами из той же, что и я, Виленской губернии, и с 25 рублей спустили до 10 и даже помогли поставить ось и увязать возы. При расставании просили непременно завернуть в поселок в гости, когда поедем обратно в Павлодар.



CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 11 Фев 2025 16:52


Стоим в густой траве, в логу перед пикетом Кара-Сор. Прибыли час тому назад, проделав ночной тяжелый переезд в 40 верст. Около возов толпа ребятишек, баб и мужиков, сбежавшихся из соседнего аула, надо сказать, первого аула, который встретили по тракту. Глядят во все глаза, смеются, заглядывают под брезенты. Можно подумать, что впервые видят русских на дороге. Джуматай осаживает их, но это мало помогает. Смельчаки прорываются даже к самому начальнику, сидящему в короткой тени короба, и ощупывают подошвы его сапог, усаженные толстыми блестящими гвоздями.

Степь совсем гористая. Перед нами в 20 верстах голубовато-серый, как в дыму, гранитный гребень Баян-Аульских гор, закрывший весь мелкосопочник на юго-западе. Я испытываю чувство радости и гордости при виде настоящих гор. Это не гранитные возвышенности Фридрихсгамма (Фридрихсгамм (ныне Хамина) — финский порт на северовосточном побережье Финского залива. В 1915—1917 гг. в нем размещался 2-й пехотный запасный батальон русской армии, в котором служил автор), по которым я маршировал восемь лет тому назад в запасном батальоне!

Я набрасываю эти строчки, прислонившись к возу, Джуматай поит коней у колодца, а начальник строчит в клеенчатой тетради — «неофициальном дневнике», поглядывая, как мы справляемся с работой. Пишу в минуты передышек на привале, а то и в дороге — на возу, и оттого дневник мой краток.

Только что пережили неприятную историю.

Джуматай возился с конями, а я пошел сооружать костер. Порубил черные, пропитанные дегтем концы злополучной оси, подбросил кизяку, зажег и только повернулся за водой, как позади вдруг затрещало, зашумело, загудело...

— Горим! Воды! Скорее!.. — кричал начальник.

Я оглянулся. От костра бежал по ветерку, заливая пышный лог, поток огня — бежал от обоза вниз и краями уже облизывал оглобли.

На помощь бросились казахи. Одни помогали оттаскивать возы, другие, похватав кошмы и брезенты и помочив их в колодце, шлепали ими по языкам огня. Поток огня двигался по руслу лога, потом, поднявшись по склону сопки, разлился ручейками и замер у вершины. Чуть в стороне стояли два стога сена, и, если бы не помощь казахов, огонь добрался бы до сена — и тогда нам не миновать серьезных осложнений с хозяином пикета.

Пожар произошел по моей неосторожности, по неопытности. Надо было сначала подготовить место для костра — обвести его канавой и убрать поблизости траву, потому что сухие степные травы вспыхивают даже от окурка, спички, и пожары гуляют потом по степи неделями. Но откуда было знать об этом мне, выходцу из районов влажного умеренного климата Европейской части СССР!

Казенное имущество не пострадало. Пострадал лишь я один, когда босой сунулся в огонь спасать свои ботинки.

И вот теперь я смазываю бараньим салом волдыри на пальцах ног, а начальник держит бинт и читает мне нотации.

Sunspot
Участник

Ульяновск 		# Дата: 12 Фев 2025 11:30


В садах Турфана еще цветут осенние астры, и листья тополей только начинают чуть-чуть желтеть. Но зима вот-вот придет, и там, за краями турфанского котла, она уже вступила в свои права, бушуя ветрами и снегопадами. Скоро мы выберемся наверх и познакомимся с настоящей, натуральной центральноазиатской зимой.
CorvusCorax
Так же и в Ташкенте в конце осени. А рядом уже снежный Чимган.

Погрузка винограда в Кишинёве:

Было когда-то, свежие фрукты возили самолётами.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 15 Фев 2025 14:15


Погрузка винограда в Кишинёве:

Было когда-то, свежие фрукты возили самолётами.
Sunspot

В том числе и на Байконур, как раз на Ан-12. Из Кишинёва, Ташкента, Ферганы, Душанбе.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 15 Фев 2025 14:16


Годы НЭПа, восточный Казахстан


Продолжение:

27 июня

Вот глухая ночь, глухие сопки под мерцающими звездами и наши две подводы, да телеграфные столбы на глухой дороге. Я клюю носом и вздрагиваю от толчка, подхватывая на лету фуражку. В узком кузове негде лечь, разве только с риском свалиться на дорогу. Это не лозовый короб, в котором начальник спит, как в люльке.

Куда прислонить голову, которую неудержимо тянет вниз! Я наматываю вожжи на руку, опускаюсь на казан (Казан — большой чугунный мелкий котел) и отдаю себя на волю лошадей, которые трусят за Джуматаем, подбадриваемые топотом и фырканьем передних коней.

— Го-го-го!.. — доносится издалека.

— Го-го-го!.. — бросаю я в потемки, в которых вспыхивает бледный свет фонарика. Он плывет ко мне и слышатся сердитые выкрики начальника:

— Ну и Джуматай! Опять проворонил столбы, раззява!..

— У вас столбы?! — бросает он, раскачивая снопик света над головами лошадей.

Сонный Джуматай снова пропустил телеграфные столбы, которые отскочили в сторону от тракта и покатил по «свертку».

Я соскакиваю с воза, и мы бредем, ощупывая фонариками пыльную дорогу, степь, перепуганных тушканчиков, опускаемся на корточки, не мелькнет ли над горизонтом линия столбов, прислушиваемся, не загудит ли проволока.

Еще полверсты, и под ногами ровная широкая дорога, которая круто поворачивает в гору. Тракт! Сейчас столбы!

Подымаемся на перевал, шагаем бодро вниз и... Что за наваждение!.. Перед нами на дороге воз — мой воз, от которого пошли искать столбы!

Я свечу фонариком, а начальник визирует компас на перевал, на небо, на голос Джуматая.

— Это совсем не тракт, а «сверток», который идет черт знает в какую сторону, может быть на, Экибастуз или на Майкаин! Тракт должно быть вон где! — показывает начальник на юго-запад. — Давайте, дернем прямо наперерез столбам!

Кричим Джуматаю. Тот поворачивает, и мы «дергаем» по целине.

Возы скрипят, качаются, коренники тяжело вздыхают, пристяжки дергаются в сторону. Лозовый короб вдруг оседает влево, и тройка топчется на месте — Джуматай попал задним колесом в колдобину.

Начальник подводит плечо под правый угол экипажа, я — под левый, а Джуматай, соскочив, с воза, замахивает длиннущий кнут: — Раз! Два!.. — Мы нажимаем... — Три!.. — И колесо выдергивается, но одновременно раздается треск — лопается валек под левой пристяжной.

Я забираюсь на ходок и, уронив голову на казан, вздыхаю с облегчением: «Слава богу!.. Теперь хватит Джума-таю канители на добрый час...»

Кажется не проходит и пяти минут, как уже кричат над ухом, дергая меня за ногу:

— Товарищ географ!.. А, инженер-географ!.. Поехали! Я поднимаю сонную тяжелую голову и первое, что попадает в поле зрения, — это цепь столбов над волнистым горизонтом в бледном небе, но не на юго-западе, куда мы «дергали», а на востоке.

Вот и тракт, около которого и на котором мы крутились. Подводы тянутся по дороге в гору, и мы плетемся рядом.

Я шагаю, поклевывая носом, и чувствую, выскальзывают вожжи. Подбодриться, что ли! Закладываю вожжи за рукоятку кирки, высунувшейся из ходка, и берусь за трубку, но бодрости хватает только на время перекура. Сон одолевает так, что хоть падай на дорогу. «В самом деле, может, лечь в траву, а там, покуда хватятся да прискачет Джуматай, посплю? Третья ночь без сна!..»

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 15 Фев 2025 14:17


4—8 июля

Спасский завод. 250-верстный путь от Баян-Аула оказался более интересным, но и более тяжелым, чем до Баян-Аула. Поднялся выше мелкосопочник, показались синие вершины гор, появились аулы и русские поселки.

Тащились шестеро суток, когда по накатанной дороге, когда по проселку, а когда и по целине, и с сожалением вспоминали Павлодарский тракт. По ночам плутали, ложились спать не евши, без воды. На третий день вышел хлеб.

Поселки, в которых останавливались по дороге, когда-то богатейшие, на сотни хат, представляли грустную картину безлюдья и запустения. Некоторые хаты стояли без стекол и дверей, зияя черными отверстиями. Повсюду одни и те же разговоры: «Богатеи выезжают за Урал — в Расею, а беднякам не на что подняться». «Раньше засевали 30—40 десятин, а теперь 1,5—2». «Пахать не на чем, волов побрали... да и ни к чему!» «Везде прижимки!»

«Скотину в степь не выгнать — сейчас своруют». Когда спросили хлеба, поселяне засмеялись, замахав руками: «Что вы! Что вы! какой там хлеб! С самой Пасхи нету!»

Живем в заводской конторе, которую нам уступил управляющий заводом В. Н. Миловидов, вернее, управляющий охраной законсервированного медного завода. Наслаждаемся отдыхом, копаясь днем в архиве, а вечерами распиваем чай и слушаем увлекательные рассказы управляющего — старого степного волка, рассказы о деятельности англичан, у которых он работал, о былых порядках на заводе, Успенском руднике, нравах населения и современной ситуации в степи. Вот краткие данные из истории завода, почерпнутые из архивных документов.

В 1852 г. компания русских предприимчивых купцов (Рязанов, Ушаков и др.) купила у казахов участок нынешнего завода площадью 100 квадратных верст за 228 рублей, а в 1902 г. продала его с заводскими сооружениями и рудником французскому горному инженеру за 776 тысяч. Три года спустя инженер продал предприятие английской акционерной компании за еще большую сумму. Компания построила в 1907 г. новый завод, который, по словам Миловидова, давал огромные дивиденды и кормил на сотни верст казахскую бедноту. Главный заработок составляла перевозка руды с Успенского рудника за 115 верст и угля с Карагандинских копей за 45 верст, до которых англичане провели узкоколейную железную дорогу, сохранившуюся и поныне.

Теперь все это огромное предприятие гниет, ржавеет, рассыпается и разворовывается. Охрана, управляемая Миловидовым, не в состоянии бороться с воровством, несмотря на пребывание на заводе отряда ЧОН (ЧОН — части особого назначения. Были созданы в период гражданской войны (в 1918—1920 гг.) для борьбы против контрреволюции).

И Миловидов, и все, с кем приходилось сталкиваться на заводе, говорят о неспокойной ситуации на 48-й пустынной параллели — южной границе нашего района, куда заходят вооруженные шайки Баранкула, оперирующие на стыке Акмолинской, Тургайской и Сыр-Дарьинской областей.

Сам командир ЧОН признался, когда мы пришли к нему за сведениями, что воровство лошадей и грабежи — нередкое явление даже в окрестностях завода, и в конце беседы заявил, что не пустит нас в дорогу без конвоира и двух винтовок.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:14


13 августа

Утром отправились знакомиться с результатами разведки. Около шурфа, над которым возвышался старый вороток, нас уже поджидали десятник и забойщики.

Начальник приказал отцепить бадью и спустить кирку. Парфенов развернул барабан и когда подтянул веревку, у рукоятки кирки показалась пестрая гадюка, которая скользнула в темноту. Раздался плеск...

Вода поднялась уже на целый метр. Дальнейшая проходка представлялась затруднительной даже помимо змей. Оставалось только осмотреть стенки выработки, да зарисовать, где руда.

Начальник нахлобучил на уши фуражку и, подняв воротник куртки, показал Парфенову на тяжелую бадью.

— Плюньте, товарищ инженер! Не лазьте! Я и без рисованья покажу, как идет руда. А то неровен час...

— Бадью! Фонарик!.. — приказал начальник.

Я подал электрический фонарик, и мы, столпившись у шурфа, глядели, как он шагнул в бадью и как, сжавши рукоятку молотка, стал опускаться в сырую темную квадратную дыру.

Вот белый верх фуражки уже над третьим метром...

— Стоп! Держи!.. — услышали мы глуховатый голос и вслед — брань и стук по дереву, по камню.

Я нагнулся над отверстием и увидел яркий сноп фонарика, скользивший по деревянной редкой крепи, мелькание омерзительных жгутов между пластин, молниеносные взмахи молотка, стремительные повороты головы сражавшегося... Кто ожидал от начальника такой прыткости и смелости!

— Ай, шшай-тан! — изумлялись старые забойщики, прищелкивая языками и перескакивая с одной стороны шурфа на другую.

— Ну и вертлявый!.. Язви его!.. Гляди, гляди, как щелкает! — восхищался старый горный волк Парфенов.

Однако на четвертом метре, еще не закрепленном деревом, начальник запросил пардона, крикнув: «Подавай!» Когда его извлекли на свет божий, мы увидели бледное лицо, оживленное блестящими глазами, а потом — молоток и куртку в кровавых брызгах.

— Ну что?! Как?! Не укусили? — набросились мы на храбреца.

— Да ничего! Как видите... Не съели... И, кажется, не укусили.

Он опустился на копок и попросил папиросу. Я удивился, потому что помню, начальник говорил, что бросил курить при поступлении на службу в Геолком, т. е. три года тому назад.

В глазах казахов, столпившихся около инженера, я видел такое любопытство и такую пугливую почтительность, будто перед ними сидел не он, а Магомет, пришедший из Медины.

Начальник зарисовал шурф по образцам пород в отвалах и по указанию десятника, а потом приказал закрыть дыру и проходить канавы, пока мы будем обследовать южную пустынную часть района.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:23


Мне стало ясно, что в южные маршруты при такой скверной карте надо было отправляться с проводником, знающим, где вода, и притом — на верблюдах, а не на конях.

— А вдруг наткнулся на Баранкула!.. — тревожится начальник.

Проходит еще напряженный час, и с запада доносится протяжный гортанный крик... другой, третий. Из мелкосопочника выныривает всадник на вороном коне. Черная рубаха, сиреневая шапка... Баймуханов!

Конвоир несется во весь дух, будто за ним погоня.

— Вода!.. — орет он, размахивая над головой нагайкой. Баймуханов нашел колодец, но не на юге, а к юго-западу от нас.

Солнце заходило за волнистый горизонт Голодных сопок. Приободрившиеся кони подтянули возы к большому логу, где в солонцеватом пухлом суглинке торчали кусты реденького чия, зеленоватые клочки травы и чернело отверстие колодца.

Я кинулся к воде и с маху зачерпнул полную фуражку зеленовато-мутной жижи.

— Не пей! Сначала чистим! — крикнул Баймуханов, но я глотал и ничего не соображал и только на пятом или шестом глотке почувствовал противный запах тухлого яйца.

— За ведра, за лопаты! — скомандовал начальник, выдернув у меня фуражку.

Джуматай и Баймуханов принялись за чистку. Первое ведро принесло внутренности какого-то животного, второе — дохлых полевых мышей, третье — обрывки кошм, четвертое... Каждое ведро приносило какую-либо дрянь, от которой морщились даже привычные Джуматай и Баймуханов. Я равнодушно глядел на эту дрянь и думал, когда мне разрешат напиться вволю.

После чистки ждали, пока наберется свежая вода, и все же пришлось опять вычерпывать, потому что кони отворачивались и от этой воды.

Мы долго шли, потом сварили двухдневный рацион вяленой баранины и, когда наелись, снова пили.

Утомленные и опившиеся так, что булькало в желудках, улеглись, плюнув на караулы, спали крепко и проснулись от ярких солнечных лучей, бивших прямо в голову.



CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:24


Мы заложили двойную порцию кавардака и подкрепив лошадей овсом, отправились на запад с расчетом заночевать перед Картабаем, где окажется вода. Я шел впереди по сопкам, а начальник сзади, низом. За перевалом, в пустынной равнине, простиравшейся к западу, бросилось в глаза красноватое голое пятно, освещенное косыми лучами солнца, спускавшегося за Картабай. Через пятно навстречу нам тянулся караван, окруженный пешими и конными.

Я кинулся назад, подавая сигнал тревоги отставшему обозу. Подводы стали. Баймуханов выдернул винтовку и, вскочив на Вороного, помчался к перевалу. Я с карабином пустился на другой пристяжке вслед.

Когда выкатили на перевал, караван уже был в панике: верблюды то сбирались в кучки, то расходились, а конники метались около по красной лысине.

Я обернулся и увидел, как к перевалу тяжело бежал с «джонсонкой» начальник в кальсонах, без фуражки, спотыкаясь и закладывая в ружье патрон.

— Вперед! — крикнул Баймуханов и, подняв винтовку, рванулся к красной лысине.

Что за чудеса!.. На верблюдах — домашний скарб, женщины в белых паранджах, ребятишки... Верховые слезают с коней, пешие становятся на колени.

Оказалось, что это мирный большой аул, перекочевывавший с Чу на Кзыл-Карган. Он пострадал в горах Аиртау, синевших на горизонте за южной рамкой карты. Бандиты отняли скотину, оставив верблюдов и четырех коней как средства передвижения и трех коз — на молоко детишкам. Казахи приняли нас за бандитов, а Баймуханова — за Баранкула и собирались умолять не отнимать последнюю скотину.

Мы раздали ребятишкам остатки баурсаков, угостили мужчин папиросами, носваем и, распростившись, повернули к остроконечной высокой сопке Кара-Чеку на Ташкентско-Акмолинском тракте.



CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:25


За шесть дней набралось так много камней, что пришлось трудиться над приведением их в порядок до потемок. После ужина начальник приказал проявить накопившиеся негативы. Вот так отдых! Я испытывал крайнюю усталость, когда разводил химикалии, разложив походную фотолабораторию на вьючном ящике, прикрытом топографическим планшетом. Напротив, на походной койке похрапывал начальник, а во второй палатке, рядом, лилась беседа Джуматая с Баймухановым.

Я укрепил свечу в фонарь, задвинул красное стекло и только приготовился окунуть негатив в кювету с проявителем, как за палаткой чиркнули спичкой и послышался сердитый голос Баймуханова. Мне показалось, что на стенке входа, освещенной тусклым красным светом, шевельнулась уродливая тень, а по коробке негативов поползло живое существо. Я потянул коробку к фонарю и в этот миг в кювету шлепнулся длинноногий волосатый паучище.

Знобящий холодок испуга и отвращения откинул меня назад, и все полетело к черту: фонарь, растворы, стекла... Вероятно, я толкнул коленями планшет.

— Кто там? — встревожился проснувшийся начальник.

— Фаланги! — крикнул я.

Яркий сноп фонарика, вспыхнувший в руке начальника, осветил палатку, и мы увидели фаланг, которые передвигались по потолку, прыгали по стенкам, бросались вниз...

За палаткой вопил Джуматай, ругался Баймуханов — видимо, и там были непрошенные гости.

Нашествие фаланг обошлось нам дорого. Во-первых, пропали негативы с ценными сюжетами, а во-вторых, пришлось вытряхивать все вещи из палаток и переставляться на другое место, ближе к речке.

Уже светало, когда я, широко откинув полог, улегся на кошму у ног начальника.

Я глядел на бледно-зеленоватый треугольник входа, в котором чернели могилы Аманбая, прислушивался к журчанью речки на мелком перекате, дремал и вздрагивал, приходя в себя.

Кто-то тяжело вздохнул перед палаткой. Я открыл глаза. В золотисто-розоватом треугольнике стоял отец в старой форменной фуражке, опершись на желтовато-белое сосновое весло...

— Отец! — крикнул я, не веря своим глазам. — Откуда ты?

Не знаю, спал ли я, а может, бодрствовал, но мираж покинутой далекой родины был так отчетлив, так реален, что позади отца увидел лодку, на которой мы рыбачили по Западной Двине, сети на скамейке и на корме — отцовскую жестяную коробку из-под «Ландрина» с самосадом.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:25


С перевала открылся большой пологий лог. Вверху он переходил в скалистое ущелье, перед которым зеленел островок травы с пучками тростника, а внизу впадал в огромную долину. В широком устье лога красовался пятиступенчатый куполообразный конус на низкой шестигранной призме.

Я спустился к островку, и ... какое счастье! Блеснула струйка ручейка, а повыше — поверхность водоемчика на ступени крутого обрыва. Водоемчик оказался настолько мал, что предстояло пить по очереди, но зато с удобством — как из ведра, поставленного на колоду. Я соскочил на землю и сунулся к источнику, но не тут-то было. Игрень бесцеремонно отпихнул меня, наступив при этом на ногу. Пришлось зачерпнуть воды фуражкой и пить, зажав в ней дыры пальцами.

После водопоя Игрень с ожесточением принялся за траву, а я, пожевав баурсаков, пошел поглядеть на необычайную могилу, да кстати и сориентироваться, куда меня занесла охота, потому что на карте не значилось никаких могил и родников.

Могила была сильно повреждена людьми и временем. Зубцы на стенах призмы округлились, ребра сгладились, а в проеме входа, заложенного сырцовым кирпичом, зияла брешь, через которую я пролез в могилу. Благодаря солнечным лучам, проникавшим через отверстие верхней части конуса, внутри было светло. Посредине возвышалось глинобитное надгробие в виде четырехгранной плоской призмы. На длинном боку ее, от земли до крыши, чернела дыра, ощерившаяся остатками каркаса из тонких березовых стволов.

Я швырнул вглубь обломок кирпича. В ответ раздался глухой стук, потом послышалось шипение, щелканье... Гадюка, а может, ночная птица пряталась в потемках. Копаться в могиле из пустого любопытства я не решился и поворотил назад. Какой знатный человек успокоился под этим монументом и почему похоронен здесь в пустынном мелкосопочнике?

Могила стояла на площадке над руслом лога, по которому тянулись узкие промоины — овражки. Чтобы засечь могилу, надо было подняться на борт лога и разглядеть в бинокль ориентиры. Я махнул через овражек, но сорвался и сполз на дно. В обсыпавшемся светло-буроватом суглинке мое внимание привлекло белое пятно.

«Не иначе, как обломок мрамора,» — подумал я, склонившись, и поднял... полированный предмет, напоминавший двояковыпуклую линзу, побольше спичечной коробки. Противоположные сегменты были срезаны, и на одном на срезов виднелся овальный контур, прочерченный тончайшей темной линией, а в центре торчал неровный выступ-шейка, с которой, видимо, сорвали головку. Похоже было, что это крышка, тщательно притертая к стенкам пустотелой линзы — предмет казался легковатым для сплошного камня. Что за штука? И тут я вспомнил овальную роговую табакерку, которую когда-то стащил у деда, потом — чиханье, слезы и взбучку за рассыпанный табак. В самом деле, каменная табакерка! Я потряс ее, но никакого звука! Пустая, а может быть, доверху набита табаком?

Открыть коробочку не представлялось никакой возможности. Попробовал концом ножа. Ничего не вышло — осталась лишь царапина. Острый край шейки чуть-чуть просвечивал зеленым цветом. Что в табакерке и кто, когда и при каких обстоятельствах обронил ее у подножия могилы — вот вопросы, которые я задавал себе, когда возвращался к роднику.

Игрень встретил меня тихим ржанием, но стриг ушами, подняв голову, словно кого-то чуял в сопках. Я подтянул подпруги, и, когда вскочил в седло, конь опять насторожился. Что за чертовщина!

Я повернул на север — к Сарысу. Солнце стояло уже над краем Шоуль-Адыра, и ветер заметно стих. На мелкосопочнике лежали причудливые тени. Копки на западе — на вершинах сопок — выдавались резко. Казалось, это не столбы из камня, поставленные неизвестно чьей рукой, а люди — всадники, следившие за моим маршрутом.

Вот на гребне длинной сопки четверка странно сближенных копков. «Зачем поставили их в ряд?» — подумал я и провел биноклем, ощупал склоны. Что за наваждение! Никаких копков! Куда они девались?

Когда подъехал к пустому гребню, меня словно кто-то дернул в сторону. Здравствуйте! Направо рядом два копка, которых раньше не было! Я посмотрел налево и там... два копка, но ближе, — не далее полукилометра! Один зашевелился... Ба! Верховые! Я прильнул к биноклю.

Это были казахи в малахаях и черных ватниках. Они глядели на меня, приподнявшись на стременах, и выставляли ружья. «Наконец-то, баранкуловские молодцы!.. — кольнуло в голову. — Следят за мной...»

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:26


Я посмотрел на дальних всадников — вершина была пустой, вернулся к левым и... левые исчезли. Мне стало горячо. «Чесать в лагерь? Бесполезно! Что мой красивый русский конь против выносливых киргизских степняков! А может, мирные казахи? Но какого черта они двигаются из района Баранкула?» Пока я лихорадочно соображал, из-за ближайшей сопки высунулись две конные фигуры, за ними — еще две. Неизвестность, игра в прятки стали нестерпимыми. Я выдернул наган и, хлестнув коня, помчался к верховым — будь, что будет! Игрень понес меня тряским раскидистым галопом.

Передние конники скользнули вниз, потом махнули задним, дескать: «Подождите!» — и, вскинув ружья, покатили по подножию, чуть наискосок, ко мне — по-видимому, охватывали с фланга.

Вот уже хорошо видны фигуры. Я различаю лица, снаряжение, одежду. Слева — высокий, черноусый, хищный. Справа — низкорослый, белокурый, круглолицый.

Ружья наготове...

Еще пять-шесть десятков метров, и казахи осадили коней. Потом закричали, перебивая один другого, и я скорее догадался, чем понял, что верховые спрашивают, что я за человек, откуда и куда еду.

— Кто вы такие?! — гаркнул я, остановившись.

Из ответных криков и энергичного махания на вершину сопки, где стояли два верховых, можно было догадаться, что там начальник, который разберет, что и как.

— Аксакал! Толмач! Айда! — понуждали меня казахи, наставляя ружья, — вероятно, не замечая револьвера, который я прижимал к луке седла.

А ружья были дрянь — я хорошо рассмотрел их, когда казахи кипятились. Обшарпанная короткоствольная «джонсонка» и перевязанный ремешками дряхлый дробовик, из которого, надо полагать, стреляли еще при Кенесары Касымове (Кенесары Касымов — хан, возглавивший в 1840-х гг. движение феодальной знати против присоединения к России. Можно было соглашаться на конвой с винтовками, но — с подобной дрянью!..

— Айда! — решительно скомандовал я, подняв наган и выразительно мотнув головой на дальних верховых.

Казахи круто повернули коней и, не оглядываясь, помчались к сопке. Потом, распивая чай в палатке, они признались, что их смутил, как только я подъехал, не один наган, но и мой военный облик, бинокль и красивый рослый конь. Подумали — «бас-урус-комиссар» (Бас-урус-комиссар — главный русский комиссар).

«Чем кончится вся эта история?» — напряженно думал я, поглядывая на вершину, с которой уже спускались два конника.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:26


Когда мы подкатили к сопке, я увидел юношу-казаха на сером степняке с двумя тюками по бокам и седобородого старика в лисьем малахае и русской «тройке» на чалом иноходце. Новые сапоги с широкими раструбами голенищ, доходивших до живота, серебряный убор уздечки, седла и камчика (Камчик — кнут, плетка), осанка старика, конь — все говорило, что это важная персона, начальник всей компании.

— Аман! Здравствуйте! — бросил он, ощупав меня с головы до ног пытливым властным взглядом.

— Здравствуйте! — ответил я, проведя наганом по гриве Игреня.

— Кто вы такой?

— Инженер... руду ищу, — указал я на молоток, висевший у седла.

— А мы думали вор, бандит!.. Потому что непонятно, зачем одинокий верховой путается в Голодных сопках!

Я узнал (аксакал с акцентом, по свободно говорил по-русски), что казахи заметили меня давно, очевидно, когда я гонялся за архаром. Они проследили «вора» до могилы и решили накрыть его у родника.

Оказалось, что это «комиссия», которая спешит на Чу, на пограничный съезд по разбору баранты (Баранта — угон, а чаще всего, вооруженный грабеж скота) между Сыр-Дарьинской, Акмолинской и Тургайской областями.

— И не боитесь нарваться на шайку Баранкула?

— Султан Алтынов не боится Баранкула!.. — вспыхнул аксакал. — А на всякий случай... — и выдернул из-за голенища длинноствольный маузер, блеснувший темно-синей сталью, — гостинец, почище вашего нагана, да пожалуй, и баранкуловских обрезов.

«Экс-султан с маузером! Вот так фокус!» Я успокоил собеседника, согласившись, что маузер действительно «почище» — почти винтовка.

Когда аксакал узнал, что я возвращаюсь к палаткам на Сарысу, просиявши заявил, что было бы с его стороны большой бестактностью ехать мимо лагеря и не нанести визит русским инженерам. Я было заикнулся, что это совсем не по пути — надо делать крюк в 10—15 километров. «Четыре гостя! Самим жрать нечего!» Но аксакал возразил с очаровательной улыбкой, что какие-нибудь 10—15 километров в сторону — это такие пустяки для степных казахов, что и говорить не стоит.

«Езжайте! Веселей будет по дороге в лагерь. Бывшие султаны не так уж часты в глухой степи!» — утешил я себя.

Беседа по дороге в лагерь вертелась сначала вокруг съезда и похождений Баранкула. Съезд, как я узнал, привлекал казахов не столько разбором претензий пострадавших, сколько последеловой шумихой и весельем: пирами, скачками, борьбой, за которыми забывались взаимные обиды. После съезда все начиналось сызнова.

Потом разговор перекинулся на наши поиски и старинные разработки руд. Аксакал проявил необычайную осведомленность в металлах и минералах и даже употребил несколько специальных терминов. На мое недоумение султан ответил, что он прошел курс гимназии, долго путешествовал и на своем веку прочел немало книг.

Когда мы подъезжали к лагерю, послышалось радостное ржанье Гнедого, соскучившегося по Игреню. Джуматай спал под телегой с коробом, раскинув руки, рядом лежал мой карабин, а у потухшего костра стояло ведро с холодной затирухой.

Я усадил гостя в глубине палатки, и старик, сняв роскошный малахай, надел феску из белого сукна, украшенную красной кисточкой.

— Это в знак того, что я посетил Мекку, — сказал он, заметив мой удивленный взгляд.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:27


Джигиты аксакала пошли бродить по лагерю, ощупывая горный инструмент, телеги, сбрую, заглядывая внутрь палаток, в ведро с варевом.

Джуматай так обрадовался землякам, что через полчаса уже наливал горячую затируху в деревянное кисе, которое подхватил «черноусый» и передал мне, а я поднес султану. Потом я подсовывал ему самые крупные и наименее грязные баурсаки и выуживал из ведра наилучшие экземпляры воблы — словом, все шло по степному этикету.

Вероятно, казахи ехали со скудными запасами, потому что ели так, что «трещало за ушами», и, опорожнив ведро, принялись за чай, за которым кончили последний мешочек баурсаков, который Джуматай припрятал для начальника и Баймуханова.

После чая старик вытащил из жилетного кармашка маленький флакончик с зеленоватым порошком и предложил мне заложить носвай (Носвай — нюхательный табак). И тут я вспомнил про находку.

— Вот где замечательный носвай! — предложил я гостю полированную линзу. — Если откроете, то так и быть, заложим вместе.

— Белокаменная табакерка!.. — удивился гость — Откуда раздобыли?!

— Нашел у подножия могилы, где вы собирались меня накрыть...

— Могилы?!.. — изумился аксакал. — Не может быть! И тут я рассказал историю находки.

— А что, если не табак внутри? — спросил старик, понизив голос.

— А что же больше?

— Золото или, скажем... драгоценный камень... — прошептал султан, как будто могли услышать джигиты, беседовавшие за палаткой с Джуматаем.

— Драгоценный камень? Вы шутите!

— Нисколько! Слыхали об Амурасане?

— Джунгарский хан, который воевал с Китаем за независимость?

— Который после разгрома бежал к сибирским казакам, с чего и начинается история табакерки... Рассказать?

— Сказки?

— Зачем сказки!.. — обиделся старик. — Правдивая история, отец рассказывал. Когда Амурасан бежал, то перед Сарысу его настигли киргизы Абулхайра (Хан Абулхайр — первый казахский хан, попросивший в 1730 г. русское подданство и выступивший за присоединение к России) и, если бы не русские казаки, случившиеся на Сарысу, пропала бы голова Амурасана и рубиновый перстень, который уже не приносил ему удачи, перешел бы на палец Абулхайра.

— А табакерка?

— Про табакерку дальше. Прошло много-много лет. И вдруг пронесся слух, что красный талисман Амурасана объявился на руке Султангазы — внука первого джигита Абулхайра, того самого джигита, который настиг Амурасана на Сарысу. Как попал перстень в род Султангазы, осталось тайной. Одни говорили, что Амурасан подарил рубин командиру казачьей сотни, который полюбил сестру деда Султангазы, другие же — что первый джигит Абулхайра продал совесть за драгоценный камень и пропустил Амурасана к казакам. Перстень объявился, когда хан Кенесары поднимал народ против русских, надвигавшихся с Иртышской линии, и Султангазы сделался любимцем хана. Вот тогда дед мой, кочевавший под Бугалами, и повстречался с Султангазы и угощался из его белокаменной табакерки. Когда последние аскеры (Аскеры — солдаты). Кенесары уходили в забалхашские пески, за обладателем рубина была наряжена погоня из его врагов. Султангазы бежал мимо могилы предков, где вы подняли табакерку, и спустился в лог проститься с дедами, как слышит сверху — кричат аскеры, оставшиеся на карауле. «Погоня!» Тогда он, сдернув перстень с пальца, сунул его в табакерку под носвай и бросился из лога — так рассказывал его товарищ, который остался цел. Султангазы исчез без следа. Куда девалась табакерка с перстнем? Бросил ее в могилу или сунул за голенище и потерял потом? И вот теперь...

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:27


Рассказ султана распалил мое воображение. «А вдруг на самом деле рубин внутри? Чем черт не шутит! Не все же сказки!»

— Думаете, теперь нашлась?.. Ну что же, давайте вскроем, и что окажется внутри, поделим пополам!

Я попытался еще раз поддеть крышку концом ножа — напрасно!.. Нагрел свечой наружный край линзы — не помогло. Решили разбить табакерку. Я положил ее на десятифунтовую железную балду, которой разбивали большие камни, и, направив острие зубила на верхний край коробочки — нижний край придерживал аксакал, — тюкнул молотком. Видимо, я не рассчитал удара. Табакерка, хрустнув, развалилась на куски. Увы!.. Ни золота и ни рубина, а какое-то коричневое ноздревато-губчатое вещество на стенках, которое, когда мы соскребли ножом, даже не запахло табаком.

Султан смутился и, высунувшись из палатки и взглянув на солнце, крикнул джигитам седлать коней.

Солнце заходило за Джаман-Тагалинские порфировые сопки, ветра не было, и на степи лежали непомерно вытянутые тени. Возле иноходца почтительно стояли Джуматай и «черноусый».

Когда высокий гость поднес ногу к посеребренному стремени, я поддержал его под левое, а «черноусый» — под правое плечо. Легко поднявшись на седло, старик тронул повод, но потом, пригнувшись к гриве Чалого, повернулся в мою сторону.

— Дайте мне на память осколок табакерки... — попросил он тихим голосом.

К ночи вернулись голодные начальник и Баймуханов, которых мы ожидали к вечеру завтрашнего дня, и мне здорово влетело за съеденные баурсаки.

Утром я рассказал о происшествиях, утаив про табакерку. Баймуханов заявил, что о султане Алтынове никто в районе не слыхал, и аксакала, подобного описанному мной, никогда не видывал. Тут мне еще раз влетело за привечивание «бог знает каких людей, может быть, бандитов, которые, наконец, ограбят лагерь».

После завтрака начальник чуть-чуть отмяк, и я, показав ему осколок табакерки, спросил, из какого камня она вырезана.

Начальник повертел, попробовал ножом, посмотрел на свет прозрачный край обломка.

— Монгольский пагодит! — удивился он. — Самый лучший фигурный камень в мире! Где нашли?!

И я рассказал начальнику всю историю белой табакерки, которую поведал мне Алтынов.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 21 Фев 2025 14:28


23 августа

Сегодня свалились нежданные гостинцы.

Проезжавшие по тракту на двух подводах русские поселенцы со Спасского завода заметили палатки на Сарысу и, хотя до нас не менее 5 верст, завернули покалякать с инженерами.

— Уж больно скучаем по Расее... — признались они.

Мы этому легко поверили, потому что земляки, развязав большой мешок, вытащили оттуда два спелых арбуза и десяток свежих огурцов и поднесли нам.

— А разве не Россия здесь? — спросили мы.

— Какая ж тут Расея!? Ни кустика, ни настоящей травки, ни воды!

И пошли, пошли...

Начальник велел напоить гостей чаем и, вытащив из-под заветного замочка мешочек с сахаром, дал всем по кусочку, в том числе мне и Баймуханову.

Чего только мы ни наслушались от земляков за два часа их пребывания. Вот, к примеру, такой, как они выразились, «хвакт». Шел по тракту прошлым летом большой обоз переселенцев из Акмолы в Верный. И вот, на спуске к Моинты выскочила из-за сопок шайка в 40 человек. Переселенцы стали защищаться, и в результате перестрелки барантачи потеряли двух убитыми. Наутро прискакал дозорный и сообщил, что движется целая орда. Переселенцев вскоре окружило кольцо вооруженных верховых, человек 200, которые потребовали за убитых 200 голов крупного скота. Переселенцы отказали, потому что такого количества скота в обозе не было. Тогда, согласно своему закону, барантачи потребовали за двух убитых двух русских. Долго торговались, и к вечеру второго дня переселенцы сдались. Куда деваться! Кругом глухие сопки на сотни верст! И выдали двух дедов: одного слепого, а другого немого. Киргизы забрали их и тут же скрылись.

Sahara
Участник

# Дата: 27 Фев 2025 10:12


Классика и суть жизни в СССР.

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 4 Май 2025 02:38


Карта жизни и деятельности В. И. Ленина

https://archive.org/details/bmk-brz_20201104_1155

CorvusCorax
Автор сайта

# Дата: 5 Май 2025 02:37




В Ростовской области наконец то демонтировали памятник коллаборационисту Краснову, который в годы Великой Отечественной Войны прислуживал нацистам. Это позорище стояло в Ростовской области с нулевых годов.  И лишь в преддверии 80-й годовщины Победы его удосужились убрать. Можно поблагодарить общественников, а также сотрудников ФСБ, которые довели это дело до конца.

Героизация любых пособников нацистов в России недопустима. Особенно, когда страна ведет войну с современным украинским и европейским нацизмом. Когда у нас начинают рассуждать о неоднозначности отдельных нацистов или их пособников, мы размываем собственный исторический фундамент. Тем более, когда их пытались у нас героизировать. Наши враги этим разумеется пользуются, резонно указывая - чего это вы ругаете наших пособников Гитлера, если у вас самих такое же есть. Вот это самое "такое же есть" надо выжигать каленым железом. Это вопросы исторического выживания общества и государства.

Чуть ранее усилиями сотрудников ФСБ был закрыт и музей посвященный предателю Краснову.



<< . 1 . 2 .
Ваш ответ

          Отменить *Что это?

 » Логин  » Пароль 
 
 


Поддержка: miniBB forum software © 2001-2025