2024-10-05 12:54:27
https://youtu.be/TslXpZVafnU
2024-10-05 12:57:28
В дверях зала показался юноша. Он имел изумительно нелепый вид: спина куртки ярко-оранжевая, а рукава и полы зелёные; таких широченных штанов канареечно-горохового цвета я не видел даже в годы знаменитого клёша; ботинки на нём представляли собой хитроумную комбинацию из чёрного лака и красной замши. Юноша опёрся о косяк двери и каким-то на редкость развязным движением закинул правую ногу на левую, после чего обнаружились носки, которые, казалось, сделаны из кусочков американского флага, – так они были ярки... Когда он подошёл, нас обдало таким запахом парфюмерии, что я невольно подумал: «Наверное, ходячая реклама ТЭЖЭ»...
— А, стиляга, пожаловал! Почему на доклад опоздал? — спросил кто-то из нашей компании.
— Мои вам пять с кисточкой! — ответил юноша. — Опоздал сознательно: боялся сломать скулы от зевоты и скуки... Мумочку не видели?
— Нет, не появлялась.
— Жаль, танцевать не с кем
В это время в зале показалась девушка, по виду спорхнувшая с обложки журнала мод. Юноша гаркнул на весь зал:
— Мума! Мумочка! Кис-кис-кис!..
Он поманил пальцем...
— Топнем, Мума?
— С удовольствием, стилягочка!
Стилягами называют сами себя подобные типы, на своём птичьем языке. Они, видите ли, выработали свой особый стиль в одежде, в разговорах, в манерах. Главное в их «стиле» — не походить на обыкновенных людей.
— Теперь вы знаете, что такое стиляга? — спросил сосед-студент. — Как видите, тип довольно редкостный... Однако находятся такие девушки и парни, которые завидуют стилягам и мумочкам.
— Завидовать? Этой мерзости? — воскликнула с негодованием одна из девушек. — Мне лично плюнуть хочется
2024-10-05 13:01:45
В самом первом фельетоне о стилягах говорилось о парнях, разгуливающих по Невскому в галстуках со звёздами и полосами. Стиляги, можно сказать, были первыми советскими диссидентами.
После второй мировой войны в руки советских властей попало несколько американских фильмов 30-х годов. Надеясь на большую выручку, фильмы допустили для широкого показа... Я смотрел «Почтовую карету» по меньшей мере раз десять, а «Ревущие двадцатые» — не меньше пятнадцати раз. Был период, когда мы с друзьями разговаривали, пользуясь исключительно цитатами из американских фильмов...
Другое окошко открылось благодаря джазу. Стоило мне услышать «Меланхоличную малышку», я хотел слушать ещё и ещё. В те дни джаз был американским секретным оружием. Каждый вечер «Голос Америки» передавал джазовые концерты для Советского Союза... Сколько мечтательных русских мальчиков возмужало под «Садись на поезд «А» Эллингтона и сладкий голос Виллиса Коновера, «мистера Джаз» из «Голоса Америки». Мы записывали музыку на свои допотопные магнитофоны и проигрывали её снова и снова на полуподпольных вечеринках в Казани, где я тогда жил.
В 1952 году девятнадцатилетним провинциальным студентом случилось мне попасть в московское «высшее общество». Это была вечеринка в доме крупнейшего дипломата, и общество состояло в основном из дипломатических отпрысков и их «чувих». Не веря своим глазам, я смотрел на американскую радиолу, в которой двенадцать пластинок проигрывались без перерыва. А что это были за пластинки! Мы в Казани часами охотились на наших громоздких приёмниках за обрывками этой музыки, а тут она присутствовала в своём полном блеске да ещё сопровождалась портретами музыкантов на конвертах: Бинг Кросби, Нат Кинг Кол, Луи Армстронг, Пегги Ли, Вуди Герман...
Девушка, с которой я танцевал, задала мне страшный вопрос:
— Вы любите Соединённые Штаты Америки?
Я промычал что-то нечленораздельное. Как мог я открыто признаться в этой любви, если из любого номера газеты на нас смотрели страшные оскаленные зубы империалиста дяди Сэма, свисали его вымазанные в крови свободолюбивых народов мира длинные пальцы, алчущие всё новых жертв. Недавний союзник по второй мировой войне стал злейшим врагом.
— Я люблю Соединённые Штаты Америки! — девушка, которую я весьма осторожно поворачивал в танце, с вызовом подняла кукольное личико. — Ненавижу Советский Союз и обожаю Америку!
Потрясенный таким бесстрашием, я не мог и слова вымолвить. Она презрительно меня покинула. Провинциальный стиляжка «не тянет»!
Сидя в уголке, я рассматривал красивых молодых девушек, скользящих по тёмной комнате — их блестящие волосы аккуратно разделены пробором, их английский словарь загадочен («дарлинг», «бэби»), а партнёры столь нарядны в пиджаках американского покроя. Дома, в Казани, наша компания делала всё возможное, чтобы подражать американской моде... Девушки вязали нам свитера с оленями и вышивали галстуки с ковбоями и кактусами, но всё это было подделкой, «самостроком», а здесь всё было настоящее, американское.
Та вечеринка завершилась феерическим буги-вуги с подбросами. Я, конечно, в этом не принимал участия, а только лишь восторженно смотрел, как взлетают к потолку юбки моей недавней партнёрши. Под юбками тоже всё было настоящее! Впоследствии я узнал, что девчонка была дочерью большого кагэбэшника. В разгар «холодной войны» Соединенные Штаты и не подозревали, сколько у них поклонников среди правящей советской элиты.
2024-10-05 13:02:26
2024-10-05 13:02:49
2024-12-03 09:19:48
https://www.geolmarshrut.ru/antologiya/?ELEMENT_ID =1944
Мы решили снимать фильм о Китайской Центральной Азии — тех самых любопытных, далеких и малоизвестных местах, о которых я давно мечтал. Там сейчас начато сооружение новой трансазиатской железнодорожной магистрали Алма-Ата — Ланьчжоу.
2024-12-03 09:22:23
Зеленые джунгли сменились серо-желтой пыльной пустыней. Ни одного человека, никаких дорог, никаких тропок. Трудно себе представить, что года через два с нашего холма мы увидели бы дымок идущего поезда, услышали бы гудок паровоза.
Огромным горько-соленым морем раскинулось на западном краю Джунгарской впадины озеро Эби-Нур.
Зато на юге и востоке, там, где в него впадает бегущий с гор Джергалан, берега озера одеты непроходимыми джунглями густых тростниковых зарослей, просеченных узкими, извилистыми стежками кабаньих троп, припечатанных кое-где следами волчьих лап.
В летний паводок, когда особенно сильно печет солнце и ледники в горах усиленно тают, эби-нурские джунгли заливаются водой и становятся совершенно непроходимыми. Но сейчас сочные зеленые тростники, раскачивая своими седыми метелками, стоят на совершенно сухом чистом песке.
Оставляя внизу прицепы, мы взбираемся на легковых машинах на высокие холмы, окружающие озеро. Отсюда открываются, один другого лучше, широкие виды на темно-синюю гладь воды.
Из-за озера, от далеких вершин Джунгарского Ала-Тау, неожиданно надвигается большая серая туча. Она медленно плывет по пыльному небу, останавливается и проливает над нами нечастые крупные капли ленивого дождя. Этот дождь, даже не смочивший как следует песок, оказывается началом совершающегося вокруг нас чуда. Вместе с редкой сеткой падающих с неба капель опускается вниз и желтый туман пылевой завесы. Только что нас окружали мягкие дымные горизонты, за которыми скрывались темные, растушеванные, почти бесформенные зубцы далеких гор. Теперь, как бы надвинувшись на нас, они, резко очертившись, вдруг засверкали бриллиантами своих ледяных и снеговых шапок, выступили бесконечными цепями, раскинувшимися на фоне синего неба.
Нам повезло. Можно неделями, месяцами путешествовать по пескам, пройти сотни километров вдоль гор и не увидеть их такими, какими они являются в действительности, какими их можно увидеть лишь вблизи, поднявшись над пылевой завесой пустыни.
Так и Марко Поло, великолепный путешественник, прошел долгий путь вдоль всего Куэнь-Луня, не увидав ни разу гигантский горный хребет. Плотная завеса пыли скрыла от его внимательного взора волшебную горную панораму, которую посчастливилось увидеть нам.
А сейчас дождевая туча, пытавшаяся перекочевать с вершины Джунгарского Ала-Тау на Тянь-Шань, не дотянув до него, пролилась над пустыней и, прибив песчаную пыль к земле, очистила горные горизонты от ее тусклых завес.
Тяжелые капли, падая на землю, припечатывают подушку пыли и сейчас же испаряются, оставляя на ней следы, подобные оспе.
Но, как ни мало этих капель, все же действие их поистине чудесно.
Теперь кинематографистам надо торопиться! Такой случай может повториться не скоро. Дождь в Джунгарской впадине – все равно что гром зимой — большая редкость. Надо успеть заснять широкие горные панорамы: на севере — закутанный тяжелыми облаками Джунгарский Ала-Тау и черный Майли-Сай; на юге — сверкающий белоснежными шапками Тянь-Шаньский хребет с его ущельями и сползающими вниз ледниками.
Тянь-Шань — по-китайски «Небесные горы» — едва ли правильно называют хребтом. Это не горный хребет, даже не цепь идущих одна за другой гор, а целая система мощных хребтов, которые тянутся параллельно друг другу в пять, шесть, даже восемь рядов, как гигантские морщины земной коры. Ширина этой горной системы достигает трехсот пятидесяти километров.
Горы Тянь-Шаня изумительно красивы. Увенчанные снегами вершины высятся одна над другой, тянутся могучим валом с запада на восток. На рассвете горы кажутся темно-синими, почти черными. Встает солнце, и снега на вершинах начинают разогреваться — они розовеют, становятся красными и вдруг вспыхивают ослепительно ярким рубиновым пламенем. Выбросив позади себя молодое, еще не жаркое солнце, они постепенно остывают — превращаются в сверкающие холодным блеском белые шапки Небесных гор.
В кинопутешествии при документальной съемке первое правило — оперативность, быстрота: «Никогда не откладывать на завтра то, что можно снять сегодня». Так и сейчас. Горы открылись — кто знает, может быть, вскоре снова подует ветер из пустыни, принесет с собой пыль и закроет ею все то горное богатство, которое сейчас так неожиданно раскрылось вокруг нас.
2024-12-03 09:24:11
Эта дорога — единственный путь из города Урумчи на запад, в город Кульджу и в Советский Союз.
Перед выходом в пустыню мы останавливаемся в усадьбе госхоза Куйтун.
В самый госхоз дорога еще не проложена, и мы едем по пыльной, развороченной колесами грузовиков целине. Машины идут медленно, и облака желтой лёссовой пыли, набегая сзади, засыпают их толстым слоем. Нас раскачивает и бросает на ухабах, как утлую лодку на волнах во время шторма. Глубокая колея приводит наш караван к связанной из тонких жердей арке, стоящей у въезда в усадьбу государственного хозяйства Куйтун.
Госхозы в Китае — это то же самое, примерно, что у нас, в Советском Союзе, совхозы. Госхоз, в который мы сейчас приехали, еще очень молод. Он создается на богатых целинных землях, раскинувшихся по берегам бесцельно пропадающей в песках реки Куйтун. Мы останавливаемся у небольшого домика, своего рода гостиницы для приезжающих, и в наше распоряжение поступают тазы с водой для умывания и целый арсенал щеток, метелок и хлопушек для стряхивания и выбивания пыли.
В усадьбе еще мало домов. Большинство людей пока живет в землянках и палатках. Улицы и дороги только намечены. По их обочинам вырыты арыки — канавы, по которым бежит вода перехваченного плотиной Куйтуна. По берегам канав из горок еще свежей, блестящей на солнце грязи торчат воткнутые на равном расстоянии палки. Это черенки тограка — разнолистного тополя. Выбросив из себя зеленые листочки, эти палки скоро превратятся в молодые деревца.
Госхоз Куйтун возник в пустыне так, как на северо-западе Китая возникает сейчас множество новых селений, госхозов и городов.
Об этом рассказывает нам директор госхоза товарищ Ци. Биография товарища Ци не сложна, как и большинства других кадровых работников Народного Китая: крестьянин или рабочий, потом боевая служба в Народно-освободительной армии и после освобождения страны — назначение на трудовой фронт. Сейчас товарищ Ци возглавляет группу госхозов, которая создается на целинных землях у подножия Тянь-Шаня на реке Куйтун.
— Сначала, — говорит Ци, показывая на палатки и землянки, — сюда пришли разведчики земель. Экспедиция прибыла с караваном, который вез продукты, питьевую воду, инструменты. Когда было установлено, что место выбрано правильно, мы начали строить землянки, ставить теплые палатки, рыть каналы и колодцы, готовить кирпич. Потом мы построили дома для мастерских, несколько жилых зданий, столовую, больницу. Скоро все, кто еще живет в палатках и землянках, перейдут в новые дома.
Пока наш повар ведет переговоры в столовой об ужине, мы осматриваем усадьбу. Маленький универмаг с единственным продавцом — миловидной девушкой с синими бантами в косах. Она бойко торгует всевозможной мелочью: эмалированными кружками и тазиками для мытья, зубной пастой, сигаретами, леденцами в целлофановой цветной обертке, электрическими фонариками и автоматическими ручками. Группа ребят в белых трусах тренируется на баскетбольной площадке. У двери длинного, оштукатуренного серой глиной дома молодой учитель что-то объясняет ребятам с пионерскими галстуками на шее. О том, что этот дом — школа, говорит дверь, традиционно окрашенная сине-голубой эмалевой краской.
Госхоза Куйтун еще нет на официальных картах края. Но на самодельной карте, вывешенной в управлении госхоза, он изображен подробно, со всеми своими поселками, угодьями и каналами. Карта показывает то, что уже есть, и то, что будет.
— Здесь, — поясняет Ци, — по левую руку головного канала — три госхоза. По правую — еще три. И в центре — один. Тому, в котором мы сейчас находимся, скоро будет год. Мы уже собираем первый урожай.
Как бы в подтверждение его слов в комнату входят две черноглазые девушки, одетые, как и большинство живущих здесь китаянок, в традиционные цветные ситцевые кофточки с мягкими стоячими воротничками и штаны из такой же материи. В руках они несут огромные расписные подносы, уставленные кусками спелого сочного арбуза.
Ранним утром, распростившись с пришедшими проводить нас шанхайскими девушками, пополнив запасы воды и залив в баки горючее, мы двинулись на север, качаясь на избитой дороге, чтобы, пройдя по полям, срезать угол и выйти на новый грунтовой путь в Чэнцзалобу.
Вскоре пустыня приняла нас в свои объятия. Скрылись за горизонтом зеленые тростники и поля Куйтуна. Кругом легла плоская, как стол, выжженная солнцем, продутая ветрами песчаная или каменистая равнина. Кое-где она переходила в степь, покрытую редкой низкорослой полынью и верблюжьей колючкой с твердыми, как гвозди, иглами, украшенную высокими метелками белесого чия-де-рисуна и другими растениями, обладающими удивительной способностью выдерживать дневной зной и ночную стужу. Зимой здесь бывают морозы до сорока градусов. Весна начинается рано, и в апреле на солнце бывает 25 — 30 градусов жары. Ночью же температура падает до минус 5 — 7 градусов мороза. Не всякое растение может приспособиться к таким тяжелым условиям жизни. Поэтому здесь и выжили самые неприхотливые и жизнестойкие.
Но степные участки тут редкость. По обеим сторонам нашего пути простираются, сменяя друг друга, настоящие, классические голые пустыни: солончаки; каменистые россыпи — галечные и щебневые; барханные, бугристые и ровные пески.
2024-12-03 09:24:39
Но стоит урагану стихнуть, как с зацепившихся за трассу дорожных станций, из полузасыпанных песком низких сараев выползают могучие стальные лопаты — бульдозеры, скреперы и струги-грейдеры. Раздвигая в разные стороны пески, разгребая коридоры в барханах, они расчищают полоску дороги, снова открывая по ней прерванное на время разгула бури сообщение.
Вот и станок Чэнцзалоба — одна из таких путевых станций, с запасом горючего в железных бочках, с несколькими полузанесенными песком невысокими строениями. Здесь останавливаются передохнуть грузовики, везущие грузы и людей. Тут они отстаиваются во время непогоды. Здесь можно пообедать и переночевать.
...К станции подъезжают два грузовика. Они везут людей в Карамай на нефтепромыслы. Среди пассажиров ханьцы в своих синих кепи, уйгуры в черных расшитых белым тюбетейках, несколько казахов. Головы и лица у всех завернуты в платки, плотно завязанные на шее. На глазах темные очки-консервы от пыли. Белые плотные марлевые повязки закрывают рот и нос. Первое время такой «замаскированный» вид людей казался странным — невольно думалось, что мы находимся на каком-то вредном производстве. Но сейчас мы уже привыкли, и нас это не удивляет. Такой «способ обороны» против солнца, пыли и ветра пустыни применяется на всех дорогах Северо-Запада в дополнение к теплым стеганым ватникам и толстым белым вигоневым перчаткам.
Марлевые маски специально шьют в мастерских или даже на Фабриках. Они продаются в любой лавочке в пергаментных конвертах, обычно по паре. Одну маску носят, другую стирают. Поэтому маски на лицах людей всегда чистые, свежие. Они сшиты из нескольких слоев обыкновенной марли, с мягкими тесемками, которые завязываются на затылке.
Чтобы закончить описание костюма человека, едущего на работу в пустыню, надо добавить еще и висящую за спиной широкую, сделанную из жесткой соломы, легкую, но плотную шляпу.
Шляпа, как зонт, служит защитой от солнца. Ее надевают во время работы в поле. Большинство таких шляп украшено красными звездочками и надписями-лозунгами, призывающими лучше работать, быть отличниками труда. У большинства путешественников на ногах кожаные желтые ботинки на толстой подошве или матерчатые туфли.
2024-12-07 05:15:52
Госхоз Куйтун возник в пустыне так, как на северо-западе Китая возникает сейчас множество новых селений, госхозов и городов.
Это написано в середине 1950-х. Сейчас Куйтун - город с населением 229 тысяч человек.
2024-12-07 17:18:09
Сейчас Куйтун - город с населением 229 тысяч человек
Да и Карамай уже за 600 000, не говоря уже об Урумчи - городишко с населением как Санкт-Петербург)
2024-12-08 04:48:53
Как считаете, летом есть смысл посетить СУАР, или слишком жарко там?
2024-12-08 05:44:26
Внизу под склонами Хара-Арата на краю пустыни высится высокая металлическая буровая вышка. На ее макушке развевается красный флаг. Внизу копошатся крохотные фигурки людей. Это — самая северная вышка нового нефтяного района Урхо — Карамай. Отсюда на юг, до хребта Чингизхана, широкой полосой, километров в сорок, на добрую сотню километров в длину, под каменными сводами пустыни разлилось огромное нефтяное море, существование которого было давно уже предсказано Обручевым. Обнаружив асфальтовую жилу в эоловом городе у гор Хара-Арат, он с помощью своего верного проводника Гайса Мусина нашел нефтяные источники в горах Чингизхана. Гайса Мусин слыхал от разных людей, что в Джунгарской пустыне есть место, где «какая-то пахучая черная жидкость бежит из гор». Местные уйгуры жгли ее в своих светильниках, а ламы соседних буддийских монастырей использовали как лекарственную мазь. Уйгуры звали эту жидкость «карамай» — черное масло. И горы, из которых шла нефть, тоже стали называться Карамай.
Геологоразведочные работы в районе Карамай — Урхо начались в 1954 году. В этой работе большую братскую помощь геологам Китая оказали советские геологи и строители. Сейчас новый район охватывает более четырех тысяч квадратных километров.
С каждым годом все больше людей направляется на новые нефтяные промыслы. Их вышки, сооруженные по последнему слову техники, раскиданы теперь в ущельях и на холмах предгорий. Они соединены между собой дорогами, столбами проводов электропередачи. Много вышек уже вступило в промышленную эксплуатацию, но разведка далеко еще не закончена, и контуры нефтеносного района с каждым годом становятся все шире.
Люди, работающие на нефтепромыслах, живут в новом, еще не отмеченном на картах городе — Карамае.
2024-12-08 05:46:48
Город решили построить там, где, казалось, раскинулись участки наименее благоприятные для промысла, где нет нефти. Но когда стали бурить колодцы, то на глубине около трехсот метров из них выступила мутная жидкость с сильным запахом, а потом появилась и нефть. Другие места оказались еще богаче нефтью, и пришлось Карамай строить под хребтом Чингизхана, километрах в десяти от дороги на Урхо.
В городе еще не успели расставить дорожные знаки. Они лежат у обочины и ждут того времени, когда по ним будут брать направление автомобильные и верблюжьи караваны. Но, несмотря на молодость города, в нем уже есть своя электростанция, водопровод, радиоузел, спортивные площадки. В школах занимаются ребята, малыши отправляются в детские сады. Есть больницы, столовые, гостиница для приезжающих.
Хорошая дорога соединяет город с манасским речным оазисом. В его тенистые рощи летом, в жаркие дни, выезжают на отдых карамайцы.
Город полон жизни. В городской толпе много черноусых рослых уйгуров, празднично разодетых монголов и приехавших из восточных районов деловитых ханьцев в традиционных синих ватниках и круглых маленьких кепках. Стариков совсем не видно. Все население города — молодежь. Как на целинные земли, так и сюда, на нефтепромысла, едут по доброй воле тысячи людей, решивших помочь своей родине овладеть богатыми землями китайского «Дальнего Запада». Молодежь быстро овладевает новыми профессиями. Комсомольцы становятся заправскими бурильщиками и монтажниками, водителями тяжелых машин и электриками, строителями и дорожниками.
В город едут с Востока молодые врачи, инженеры, учителя. Жители города охотно помогают нам на съемках — каждый хочет, чтобы его город увидели в кино повсюду. Мы передвигаемся от вышки к вышке, снимаем бурение скважины, спуск труб, выход нефти. Нефть здесь фонтанирует сама, и как только бурение заканчивается, вышку разбирают, и на ее месте остается только запирающая скважину аппаратура. Поворот колеса — и нефть черной струей с силой начинает вырываться из трубы наружу.
Мы снимаем тяжелые цистерны-нефтевозы, забирающие нефть. Сейчас карамайцы построили своими силами нефтепровод длиной около полутораста километров и соединили им свои промыслы с нефтеперегонными заводами государственной Синьцзянской нефтяной компании в Душаньцзы, в предгорьях Тянь-Шаня, огоньки которых мы видели ночью из Куйтуна.
Недалеко от города, на вершинах небольших холмов, нефть выходит на поверхность, сама пробиваясь по трещинам земной коры. Черные озерца кипят от вырывающихся из-под земли газов.
И трудно представить, что мы в городе-младенце, которому всего полтора годика, что кругом нас на сотни и тысячи километров раскинулась мертвая дикая пустыня и само то место, где мы собрались, тоже совсем недавно было лишь каменистой, обдутой ветром голой пустыней.
2024-12-08 16:17:53
Здесь большую дорогу пересекает другая. У поворота на прибитой к столбику белой доске черными буквами уйгурской затейливой вязи и рядом четкими китайскими иероглифами выведено:
НОВЫЙ ГОРОД ШИХЭЦЗЫ
Круто загнутая широкая красная стрела указывает направление. Однако этот город на картах Центральной Азии еще не обозначен, как, впрочем, не указаны и многие другие ее города, возникшие за последние годы в районе северо-запада Китая. Шихэцзы всего семь лет, и он появился в бесплодной пустыне, богатой здесь лишь своими нетронутыми, покрытыми лёссом почвами. Плодородную лёссовую пыль сюда непрестанно приносят неутомимые северо-западные ветры, сбрасывающие свой воздушный груз у северных склонов Небесных гор. Горные потоки, бегущие из ущелий, бесплодно растекаются по пескам, и лишь один Манас ухитряется прорваться дальше на север.
Мы въезжаем в новый город. Колонна наших автомобилей катится по широкой тополевой аллее. Впереди высокое белое, обычное для большого города, здание, такое неожиданное в пустыне. Над его четырехэтажной центральной частью развевается красно-белый флаг дорожников — знак пребывания здесь их полевого штаба.
Шихэцзы зовут в Китае городом-садом в пустыне. Это верно, сейчас это действительно так. Но совсем еще недавно, всего пять лет назад, на месте Шихэцзы расстилались непроходимые топи — бесплодные и гиблые. При разливах Манаса пески превращались здесь в болота с появляющимися и по временам пересыхающими мелкими озерами, между которыми с трудом петляла дорога, не всегда легко проходимая.
История Шихэцзы любопытна. Он создан воинами Народно-освободительной армии Китая вскоре после того, когда она покончила с чанкайшистскими бандами в Синьц-зяне и установила здесь народную власть. Солдаты и офицеры оказались хорошими крестьянами. Поставив винтовки в козлы, они взялись за плуги, сели на тракторы и начали освоение целинных земель вокруг Манаса. Перекрыв рукава бурной реки самодельными земляными плотинами, они отвели во все стороны широкие оросительные каналы, напоили горными водами плодородные лёссовые земли. Чтобы прикрыть поля от суховеев — северо-западных ветров, дующих из Джунгарской пустыни, — они оградили их широкими полезащитными полосами из быстрорастущих деревьев и кустарников.
Так возник город-сад в пустыне, новый город Шихэцзы. Трудно передать ощущение человека, давно уже забывшего городскую жизнь, привыкшего к пейзажам пустынных просторов и суровых горных хребтов. Только что путешествовали по пустыне, и вдруг... широкие улицы, окаймленные аллеями свежей зелени молодых деревьев, городские здания, музыка, льющаяся из прикрепленных к высоким столбам репродукторов.
Мы останавливаемся у местного универмага, который зовется здесь кооперативом. На полках все, что нужно новоселу, — чашки и ложки, одеяла и кровати, цветистые термосы, зубная паста, щетки и полотенца. Аккуратно расставлены всевозможные консервы, в жестяные банки насыпаны конфеты.
Молоденькие продавщицы внимательно рассматривают нас, с любопытством расспрашивают наших китайских спутников и, узнав, что мы советские русские, радостно приветствуют. С улицы в магазин набивается все больше и больше народу. Большинство из них — юноши и девушки, аккуратно, чистенько одетые, все как один с книжками и тетрадями. Оказывается, всё это ученики местных школ. В Шихэцзы уже готовят сельских связистов, медицинских сестер, учителей. Учебный день как раз кончился, и ребята, увидав наши удивительные автомобили, не могли сдержать своего любопытства. Засыпая нас вопросами, они наперебой приглашают в свои школы.
— Нинь-хао!.. Здравствуйте!.. Приезжайте к нам, в техникум связи... И к нам — на курсы медицинских работников.
...Мы едем дальше, и с каждой минутой возрастающее удивление начинает сменяться подлинным восхищением.
Знакомые нам грузовики везут с гор свой смолистый лесной груз на лесопилку. Ее тонкие высокие трубы выбрасывают клубы дыма, и она напоминает настоящий деревообделочный завод. Здесь тяньшаньскую ель превращают в доски, тес, шпалы для будущей железной дороги. Из ворот под вывеской «МТС» выходят только что отремонтированные в здешних мастерских мощные тракторы. С их помощью вокруг города уже подняты десятки тысяч гектаров нетронутых земель, и дикие степи превращены в море полей, садов и плантаций хлопка.
Юный город со всех сторон оградил себя густыми, непродуваемыми даже самыми сильными ветрами стенами полезащитных лесных полос. Они вдоль и поперек пересекают поля, сливаются с городскими широкими аллеями, из-за листвы которых тускло поблескивают приземистые металлические широкие баки-хранилища маслобойного завода, выжимающего масло из хлопковых семян.
Свет городу дает своя собственная электростанция. Светлое зарево над городом видно далеко из пустыни.
Как жаль, что в нашей картине мы можем уделить этому удивительному зеленому городу в пустыне всего один короткий эпизод.
2024-12-08 16:19:07
Бурный Манас на карте уже перехвачен несколькими плотинами и превращен в водную лестницу — каскад электростанций. Нет никаких сомнений, что все нарисованное на карте скоро станет действительностью.
Каналы, которые сейчас уже протянулись более чем на тысячу восемьсот километров, своей водоносной сетью раскинутся на новые тысячи километров. В пустыне появятся глубокие водоемы, запасающие влагу половодья, чтобы питать ею посевы в засушливое время.
Разговор у карты прерывается только тогда, когда приветливые девушки-официантки уводят нас к столам. Девушки, «командующие» столом, ведут себя с нами не как «обслуживающий персонал», а как молодые и приветливые хозяйки. Стоило одному из нас похвалить вчера какое-то блюдо, как сегодня оно не только было заботливо приготовлено, но и стояло как раз у прибора того, кто говорил, что оно ему больше всего нравится.
Первые дни для нас готовили европейскую пищу. Но мы обратились с просьбой перевести нас на китайский стол. Эта просьба обрадовала наших хозяек. Они сейчас же побежали к повару. Что-то с ним обсуждали, и на другой день угостили нас обедом чуть ли не в тридцать блюд, одно другого вкуснее, и все только из продуктов, выращенных в Шихэцзы.
Когда вечером мы возвращались после работы в свои комнаты, мы знали, что умывальники полны студеной водой Манаса и на столе, рядом с коробочкой с сухим ароматным чаем, высится литровый термос с крутым кипятком. Девушки, работавшие в столовой, добровольно приехали в Шихэцзы из Пекина, а комсомолка, заботившаяся о нас в гостинице, — из Шанхая.
Но, кроме этих, приехавших сюда из разных мест новоселов, в Шихэцзы нашлись и люди, которые раньше никогда не видели никаких других мест. Это были дети, родившиеся уже здесь, в новом городе.
Ребята постарше, готовясь к завтраку, идут умываться. У каждого свой тазик, свой кусочек мыла, своя зубная щетка, свое полотенце. Китайцы моются не так, как мы. Они наливают в тазик теплую воду, мочат в ней маленькое мохнатое полотенце, сначала намыливают лицо, а потом тщательно протирают его отжатым влажным полотенцем. Если горячей воды нет, пользуются холодной. Такое мытье, соединенное с массажем кожи, несомненно полезно. Это подтверждается чудесным розовым цветом чистых ребячьих мордочек.
Ребят строго приучают к правилам гигиены. Снимая малышей, я, как-то не подумав, переложил с места на место полотенце, переместив на первый план более яркое. Юная «актриса», собравшаяся было умываться, вдруг заметила, что у нее в руках чужое полотенце. Строго посмотрев на кинооператора, она прошла вдоль скамьи, уставленной тазиками, нашла свое полотенце, вернулась на место и только после этого стала умываться.
Дежурные тем временем накрыли столы. Усевшись за них и ловко действуя палочками для еды, не обращая никакого внимания на нас, ребята начали завтракать. Все стоявшие на столе продукты были выращены здесь, в Шихэцзы.
2024-12-08 16:23:10
2024-12-08 16:43:21
Это написано в середине 1950-х. Сейчас Куйтун - город с населением 229 тысяч человек.
Куйтун есть и в России:) Но это маленький райцентр Иркутской области, расположенный на Сибирском тракте(Р-255) недалеко от знаменитого Тулуна, и населения там тысяч несколько всего лишь.
2024-12-08 17:11:31
Как считаете, летом есть смысл посетить СУАР, или слишком жарко там?
Летом в Урумчи однозначно прохладней чем на Байконуре, климат чуть холоднее Алматинского, посетить стоит - бани all inclusive -это нечто, куча вкусной еды и дешевых магазинов, очень много парков
В Турфане был в конце марта- начале апреля- по климату это примерно Усть-Каменогорск в мае - июне, все уже процвело и 25+30С, летом однозначно очень жарко +45С+, да собственно смотреть там особо нечего- кроме древних развалин и виноградников, протянувшихся на сотни км., но это нужно ехать в сентябре-октябре на сбор винограда, там же видел изюм длинной 5-7 см, сладость такая, что без чая есть невозможно.
2024-12-09 10:26:54
Tintagel
Спасибо :)
2024-12-09 10:29:41
Спасибо!
Да, я посмотрел Ваши прошлые отчёты про Турфан.
Летом в Урумчи однозначно прохладней чем на Байконуре, климат чуть холоднее Алматинского, посетить стоит - бани all inclusive -это нечто, куча вкусной еды и дешевых магазинов, очень много парков
К сожалению, для россиян (в отличие от граждан РК) нет безвизового въезда в Китай, а получение визы довольно замороченное дело.
Без визы можно поехать только в составе организованной группы непосредственно из России, что тоже не очень удобно.
2024-12-13 17:53:55
Урумчи раскинулся в неглубокой котловине, прорезанной сухим галечным руслом очень широкой, но совершенно безводной реки Лань-сянь, чаще попросту называемой Урумчинкой. Со всех сторон город окружают высокие горы с царящими над ними ослепительно белыми вершинами священной горы монголов Богдо-Ола, почитаемой и другими национальностями.
У западного входа в котловину на высоких скалах, как бы охраняющих вход в город, стоят серые пагоды — сторожевые башни. Сейчас они являются лишь декоративным украшением, но было время, когда зоркая стража наблюдала с их вершин, не движется ли вдали по дорогам вражеская конница, и если возникала тревога, то на вершинах башен вспыхивали яркие сигнальные огни.
Сейчас стражи на башнях нет, и какие-то черные птицы, облюбовав их под свои гнездовья, все время кружат над ними в небе, как самолеты.
Вода, когда-то шумевшая в Урумчинке, перехвачена в горах над городом и, заполнив обширное озеро, сбрасывает свои излишки в длинные трубы стоящей внизу гидроэлектростанции. Но станция эта уже стала для города мала и не может удовлетворить его потребностей. Поэтому недавно в подмогу ей задымила новая большая электроцентраль, работающая на местном каменном угле. Урумчи в полном смысле слова стоит на угле, и разработка его ведется на самой малой глубине.
Когда-то в городе была крепость «четырех верст в окружности», как писал побывавший там русский путешественник Певцов, а «туземный город, примыкающий к южному ее фасу», превратился сейчас в большой промышленный и культурный центр района, в столицу Синьцзян-Уйгурской автономной области. Город можно условно разделить на две части: старую — торговую и новую — индустриальную, жилую и учебную. Первая состоит из чисто выметенных, выстеленных бетоном нешироких улиц с одно- и двухэтажными домами, раскрашенными блестящими масляными или даже эмалевыми красками в необычайно яркие цвета. Синие, желтые, зеленые, красные дома подпирают плечами друг друга. На их фасадах красуются вывески магазинов, рекламные щитки, кино и театров и цветные китайские фонарики. В старой части города находятся и театры с колоннами и восточными куполами, широкими парадными лестницами и лепными украшениями.
Основные жители здесь уйгуры. По укладу жизни, обычаям, костюму, внешнему облику уйгуры как две капли воды похожи на узбеков. Они носят такие же тюбетейки, такие же халаты, так же подпоясываются платками. Девушки-уйгурки заплетают волосы во множество тонких косичек (женщины носят только две косы). У них такие же, как у узбеков, танцы и песни. И говорят они на языке сравнительно мало отличающемся от узбекского.
Сейчас все больше и больше красочный азиатский халат городских уйгуров заменяется обычным европейским костюмом. Однако в полной мере сохранился такой обычай: мужчины носят черную, расшитую белыми нитками, национальную тюбетейку, женщины — цветную. На одной из встреч с правительством Синьцзяна всей нашей экспедиции были подарены такие тюбетейки.
Уйгуры уже давно мечтали о национальном самоопределении, боролись за него в течение долгих лет. Эта заветная мечта смогла осуществиться лишь тогда, когда Китай стал народной республикой. В 1955 году далекая западная провинция Синьцзян была торжественно объявлена Автономной Синьцзян-Уйгурской областью Китайской Народной Республики.
За последние годы после освобождения число жителей Урумчи увеличилось в три раза.
Здесь построены: огромный элеватор с механизированным мукомольным заводом; текстильная фабрика, точнее текстильный комбинат; авторемонтный и сборочный завод, оборудованный по последнему слову современной техники; работают угольные копи и металлургические предприятия.
У Урумчи есть и свой аэродром. Здесь пассажиры с советских самолетов, доставлявших их из Алма-Аты, пересаживаются на китайские машины, уносящие их с одной только посадкой у Великой стены, в узловой аэропорт Ланьчжоу, откуда без пересадки можно по железной дороге поехать в любой город Китая или, продолжая путь по воздуху, перелететь и в Пекин, и в Шанхай, и в Гуанчжоу.
2024-12-17 06:22:13
День празднования 1 октября 1957 года в Урумчи выдался замечательным. Пыльная дымка, обычно застилающая горизонт, куда-то исчезла, и по утрам по небу весело плывут белые кудрявые облака, именно такие, какие любят изображать старинные китайские художники на своих рисунках в стиле гохуа (традиционный китайский стиль живописи). Свежий ветер раскачивает фонарики и гирлянды, хлопает флагами, время от времени пробегает по дороге, как игрушечный торнадо, закручиваясь в веселый пыльный штопор, зигзагами пересекающий площадь по диагонали.
Ранним утром, почти на рассвете, городская площадь была до отказа заполнена тысячами празднично одетых людей.
Они встали рядами, тесной толпой, плечом к плечу, а над ними, на фоне голубых гор, в воздухе развевались бесчисленные цветные флаги - алые, синие, желтые, зеленые. По краям площади возвышаются две высокие темно-зеленые башни, как оказалось, установленные специально для наших кинокамер. Перед подиумом, украшенным большим портретом Мао Цзэдуна и гирляндами разноцветных электрических лампочек, словно островок среди моря людей, возвышается съемочная площадка, позволяющая снимать во всех направлениях.
Всей нашей группе раздали бейджи - широкие розовые ленты с надписями и печатями. Эти знаки служат пропусками для кинематографистов и фоторепортеров. С такой лентой на груди можно ходить куда угодно и снимать все, что кажется достойным внимания. И таких, достойных внимания, очень много.
Трибуны незаметно заполняются приглашенными до отказа.
Из далекого Пекина через громкоговорители доносятся музыка и крики участников праздничной демонстрации, которая там уже началась. Перекрывая их, на площади гремят духовые оркестры, сотрясая воздух вздохами меди; китайские народные, звенящие в гонги и поющие высокими голосами однострунные скрипки; уйгурские...
Площадь колышется, как море, окаймленная цветущей полосой садов. Эти сады были созданы руками пионеров - юношей и девушек, одетых в национальные костюмы. Каждый из них держит над головой раскидистый куст, густо усыпанный искусственными, на удивление правдоподобно выполненными цветами: фиолетовыми, малиновыми, алыми, бледно-розовыми. Ветер, дующий на площадь с гор, шевелит их лепестки, и они колышутся, словно живые.
Площадь больше не вмещает людей, но они продолжают приходить и уходить, заполняя близлежащие улицы. Обливаясь потом, пробираясь сквозь толпу, мы снимаем один кадр за другим: какие-то сказочные персонажи с огромными сферическими головами из папье-маше, длинными носами и странными улыбками кивают нам из толпы людей. Из-за угла улицы можно увидеть огромного дракона, парящего над плакатами. Он трясет своими длинными усами, как гигантская гусеница, извивается и потягивается своим пестрым бумажным телом, похожим на воздушный шарик. Его хвост еще не показался из переулка, а голова уже скрылась за углом следующего. За ним следует колесница, украшенная огромными розовыми лотосами, среди которых поют и танцуют хорошенькие молодые китаянки- студентки одной из местных медицинских школ. Плывут украшенные фонариками лодки, из-под бортов которых торчат ноги людей, несущих их. Из окон лодочных кают выглядывают красавицы с цветами в гладких черных волосах. Грохочут барабаны, раздаются трели резких свистков предводителей колонн, отбивающих ритм шага. Площадь приходит в движение - перед трибунами начинается шествие.
Крестьяне, собравшиеся на праздник, степенно прогуливаются, щеголяя удивительным набором уйгурских тюбетеек, дунганских белых шапок, киргизских, подбитых черным бархатом, островерхих шапок с кисточками, девичьих головных уборов с перьями, казахских высоких тяжелых шапок, отороченных лисьим мехом, закрывающих плечи. Когда-то давным-давно воины древнего ополчения ходили в таких же костюмах, возможно, здесь, по Урумчи. Но, конечно, их не сопровождали усатые шахтеры-уйгуры в блестящих металлических касках, с отбойными молотками на плечах, и за ними не следовали молодые студенты-геодезисты с бело-красными флагами и разноцветными планками.
Прерывая людские потоки, на площадь въезжают украшенные автомобили. На огромном десятитонном дизеле, испускающем клубы голубого дыма, стоит макет тепловоза - символа будущей трансазиатской железной дороги Алма-Ата - Ланьчжоу. Встреченные дружными аплодисментами, наши разношерстные машины тоже проезжают в колонне.
2024-12-17 15:23:49
Навстречу нам, медленно покачиваясь на ходу, шествуют длинные вереницы верблюдов. Когда-то их звали «кораблями пустыни». Теперь это прозвище давно забыто, и его смело можно передать могучим грузовым дизелям, проносящимся один за другим с ревом и грохотом вдоль караванной тропы. Верблюды больше не шарахаются от встречных автомобилей, не мчатся в пески, задрав по-собачьи вверх свои короткие хвосты, вырывая из ноздрей веревки и сбрасывая на землю вьюки. Они уже привыкли. Скоро им придется привыкать и к резким гудкам железнодорожных поездов, полотно для которых уже размечается сейчас по другую сторону шоссе.
Группы деловитых геодезистов, прикрывшись, как зонтами, широкополыми соломенными шляпами, предохраняющими их от жгучего солнца, расставив свои теодолиты и полосатые рейки, трассируют — размечают — дорогу. Они уходят все дальше в пустыню, оставляя за собой бесконечную вереницу развевающихся на ветру красно-белых флажков.
Косясь на эти флажки, верблюды пересекают трассу будущей дороги, и караваны сворачивают куда-то в ущелья, в далекие горные селения, пока еще недоступные для автомобилей.
Остались позади сады и поля Урумчинского оазиса, пройдены плоские перевалы невысокой горной гряды Дуншань. Откинув на минуту свое плотное облачное покрывало, показалась и снова исчезла величественная Гора духов — Богдо-Ола. Хребты раздвинулись, стали высокими заснеженными дувалами по бокам широкого коридора уходящей на восток безжизненной пустыни. Осенняя снежная линия опустилась вниз, и горные склоны, выбеленные почти до оснований, ослепительно сверкают над черно-желтыми камнями и песком, по которым пролегла прямая как стрела наша дорога. Когда-то обочины этого нелегкого пути устилали трупы вьючных животных, не выдержавших переходов и павших от изнурения.
Джергесский хребет преграждает нам путь на восток. Карта рассказывает, что Джергес — одно из многочисленных ответвлений Небесных гор — своим южным крылом упирается в вечноснеговые вершины гор Укэн, смыкаясь на севере с хребтом Богдошань.
Озеро Айдын-Куль, прижатое каменистым обрывом Джергеса, лежит на 1069 метров над уровнем моря. Нам предстоит перебраться через хребет в самом его низком месте, пройдя через сквозное ущелье Дабаньчэн. Подъем предстоит небольшой — всего три с лишним сотни метров, зато потом мы покатимся вниз, в глубокую Турфанскую впадину, лежащую намного ниже уровня моря. За неповторимые особенности своего климата она издавна зовется «Пылающей Землей».
Поднявшись на невысокий увал, мы как-то вдруг вкатываемся в прижавшийся к горе зеленый и веселый Дабаньчэнский оазис.
Дабаньчэн — небольшой старинный городок. Его толстые и высокие стены когда-то были надежной защитой для дальнего гарнизона, охранявшего подступы к перевалу через Небесные горы на западном пути. Под самым перевалом стояла вторая крепость. Ее руины высятся на холме у переправы через реку, бегущую с гор из сквозного ущелья.
Настежь распахнутые ворота в город сейчас никем не охраняются. Но если бы нам навстречу под грохот барабанов вышли воины в стальных шлемах, со щитами и секирами, с длинными копьями и желтыми знаменами Поднебесной империи, то мы бы, пожалуй, не удивились — уж очень нетронутыми с древних времен кажутся стены и ворота Дабаньчэна, построенные сотни лет назад и с тех пор как будто не изменившиеся.
Из города навстречу нам никто не выходит, если не считать веселого стада ишаков, выскочивших на быстром галопе из ворот.
Проскакав мимо наших машин, они, брыкаясь и захлебываясь могучим ревом, умчались в сторону убранных полей.
Торжественно въехав через ворота в город, мы медленно покатились по его единственной улице и подъехали к домику, над которым призывно раскачивалась ярко раскрашенная доска с изображением белого фарфорового чайника. Это дорожная столовая — Дабаньчэнский ресторан для путешествующих по маршруту Урумчи — Турфан. Здесь сытно кормят людей, в стойлах для мулов и ишаков есть сено, а невдалеке можно напоить бензином и автомобили, если они в этом нуждаются. В лавочке напротив можно приобрести всякую мелочь.
Наше появление в столовой вызывает бурную деятельность официантов, которые, натягивая на ходу белые халаты, бросились к столам.
Поливая выкрашенные эмалевой краской крышки круглых столов кипятком, они трут их полотенцами, расставляют посуду, несут судки с острой соевой приправой, суетятся на кухне. Появляются длинные деревянные палочки для еды и крохотные фарфоровые ложки.
Изучив со вниманием вывешенные на стенах плакаты, призывающие к чистоте, и отметив полное отсутствие мух, мы рассаживаемся, готовые оценить все прелести дабаньчэнской китайской кухни.
О китайской пище, о способах ее приготовления, о вкусе ее блюд ходит много нелепых слухов. Эти легенды в значительной степени выдуманы невежественными иностранцами, приписывающими китайской кухне много такого, о чем она даже и не слыхала. Во всяком случае уже в Урумчи мы составили о ней свое собственное представление и сейчас с удовольствием ожидаем обеда. Китайская кухня отличается от европейской, и в частности от русской. Суп, например, здесь едят не в начале обеда, как у нас, а в конце. Мясо и овощи подаются уже нарезанными небольшими кусочками, поэтому ножом действовать за столом не приходится. Взамен ножа и вилки китайцы пользуются тонкими длинными палочками, которые делаются
2024-12-17 15:25:50
Мы уже великолепно овладели ими и запросто пользуемся, как и маленькими фарфоровыми ложечками для супа.
Вместо привычного для нас печеного хлеба китайцы готовят на пару пампушки-булочки из круто замешанной белой муки. Роль хлеба играет в Китае рис или пампушки, без которых не обходится ни одна трапеза.
Обед заканчивается зеленым чаем, который пьют без сахара, из маленьких чашечек.
Когда, пообедав, мы уезжали, провожать нас на улицу вышли все посетители столовой, официанты, повара.